Герои умирают

– Не принимай близко к сердцу.

– Скажешь тоже. На меня нельзя насылать заклятия, Кейн. Никому нельзя. Они что, не знают, что за это я убиваю? Что, эти мудаки не поняли, с кем имеют дело? У меня есть Аббаль Паслава, Чародей чертов, он их заколдует так, что у них член до жопы дорастет, так что они будут трахать себя при каждом шаге!

Я поднимаю руку, делая ему знак заткнуться.

– А как у тебя с Лицами дела?

– Не очень, – говорит он, мгновенно остывая. – А что?

– У Хаммана отличные связи во дворце, он может провести туда. Мне надо поговорить с ним.

– Ну тогда тебе придется орать что есть силы, иначе до него не докричишься. Хамман уже год как умер.

– Шутишь! Жирный Хамман? А я думал, его ничто не берет.

– Он тоже так думал. Никто не знает, от чего он умер, да только все его денежки утекли к новой хозяйке – эльфийской сучке из «Экзотических любовниц» в городе Чужих. Кирендаль. Она теперь главная в Лицах.

– Это лесбиянка-то? Срань господня.

– Вот-вот. С пьющим магом дело иметь тоже так себе, но чтобы саба стала хозяйкой банды? Да еще где? В Крольчатниках! Она притащила с собой кучу своих – эльфов, гномов, фей, кого хочешь. Так что Лица теперь хозяева в городе Чужих. Она и все прибамбасы Хаммана из его старой берлоги «Счастливый скряга» туда перетащила. Теперь ее заведение называется «Чужие игры», казино. Лучшее в Империи, между прочим. И она не из тех, с кем можно играть, без каламбура. Ходят слухи, она наложила лапу на книгу заклинаний Хаммана, а ты же знаешь, кто такие эльфы, – это ведь они изобрели магию. Слушай, она что, тоже замешана? Может, это она меня заколдовала?

– Какие у нее связи?

Величество пожимает плечами:

– Такие же, как у Хаммана, а то и лучше. Он-то собирал только игроков, а у нее и игроки, и нарки, и извращенцы, которые любят мочить свои фитили в подвале. Слушай, а может, убьешь ее для меня, а? Я хорошо тебе заплачу, не пожалеешь.

Я качаю головой:

– Не сегодня. Слушай, мне пора. Еще увидимся.

– Как, уже? Мы же два года не виделись – может, побудешь немного?

– Извини, времени мало. Слушай, раз уж на меня открыта охота, может, одолжишь мне старый плащ какой-нибудь, чтобы добраться до города Чужих без приключений, а?

Он тычет большим пальцем через плечо:

– Мой возьми. Он там, за сломанным шкафом. А еще мой тебе совет – побрейся. Без этой бороды тебя никто не узнает.

– В том-то и дело. Иногда выгоднее, чтобы узнавали.

Он пожимает плечами. Я накидываю на плечи его плащ и поглубже натягиваю капюшон, чтобы скрыть лицо.

Величество подает мне руку, я пожимаю ее. Он говорит:

– Мой дом – твой дом, не забывай. Приходи после Ночи Чудес, в любое время. Поживешь у меня.

– Хорошо. Увидимся.

Я иду, насвистывая, как Рабочий-симулянт, пока площадь не остается позади. Тогда я кончаю притворяться и перехожу на хорошую скорость. Значит, все будет чуть сложнее, чем я думал; ну и что? Здесь, в Анхане, не место депрессии.

Теплый западный ветер уносит прочь вонь и дым Крольчатников, когда я пересекаю пограничную территорию и углубляюсь во владения Лиц, а солнце припекает тонкую ткань плаща на моей обтянутой кожей спине. Шлюхи и нищие смотрят мне вслед, когда я рысцой пробегаю мимо; может, они бы и хотели меня ограбить или еще что-нибудь, но я бегу быстро, и они не успевают ничего придумать. Я не обращаю на них внимания.

Заброшенный дом, от которого пожар оставил только стены, самый удобный короткий путь во владения Лиц – той части Крольчатников, которая граничит с Анханой и где когда-то заправлял Хамман и его банда; грязный мужик в полуобгоревших лохмотьях скалится на меня из-под брезента, наброшенного на куски рухнувших потолочных балок, которые кто-то собрал и составил шалашиком. За спиной мужика женщина с тусклыми глазами держит на руках младенца, который сосет ее тощую болтающуюся грудь. Улыбкой и пожатием плеч я приношу извинения за то, что вторгся в их дом, и продолжаю путь.

Мне легко здесь, с этими людьми, легче, чем где бы то ни было на свете. Так легко мне было только в восемь лет. Вот найду Паллас и останусь здесь на пару дней просто так, для удовольствия.

Солнце пригревает сильнее, и я начинаю потеть. Все тело чешется. От меня пахнет псиной.

Я люблю этот город.

Здесь я свободен.

13

Кирендаль Перволикая оторвалась от книги, когда в дверь ее апартаментов постучали условным стуком. Крошечные ручки Тап замерли на ее плечах и шее.

– Не вставай, – мелодично прожурчал певучий голосок у нее над ухом. – Закки откроет.

– Это, наверное, Пичу, – вздохнула Кирендаль. Он никогда не беспокоил ее по пустякам. – Скажи ему, пусть уходит. – Сзади на шее Кирендаль ощутила прикосновение не только крохотных ручек, но и таких же губок, и мурашки удовольствия прошли по ее спине. – Мм… хватит.