Героическая эпоха Добровольческой армии 1917—1918 гг.

Смерть Э. меня ужасно потрясла, но это не был конец испытаний.

Армия должна была покинуть Курск, и наша газета, выйдя последней, стала отступать. Буханцев и Анненкова открывали газеты в Изюме, Белгороде, Славянске, пока не дошли до Харькова. Но в это время эвакуировался и Харьков, и все они пришли в Ростов.

У меня опять была одна газета.

Настроение было ужасное. Успехи большевиков, поддержанные полным развалом казачества, устроенного их политиканами, грозили Ростову и Новочеркасску.

Мы все же держались. Наше бюро помощи армии работало превосходно, мы не опускали флага и все еще надеялись на успех. Холод, скверное интендантство, распря с казачеством сделали свое дело, и мы должны были уйти из Ростова.

Но Бог видит, что «Вечернее Время» сделало все, чтобы не было возможным бросить ему упрека в дезертирстве.

В октябре умер д-р Э. Это был жизнерадостный, красивый, молодой человек, далекий от журнализма, неожиданно для себя полюбивший всей душой журнализм и нашу газету. Ему я поручил с основания своего дела всю администрацию моих дел, и он справлялся с делами так, как я особенно ценю, – весело и легко.

Его контузия и страшные головные боли (он был участником двух войн – японской и немецкой) требовали от него известного режима, но в его очаровательном беспутстве он не мог его держаться. Всякие наркотики облегчали его страдания и в конце концов отравили его, и он умер, оставив за собой неизгладимые воспоминания блестящего, остроумного дилетанта. В медицине, в жизни, в войне, в журналистике он везде был тем же очаровательным, веселым, прекрасным товарищем, и все мы с глубоким горем расстались с ним.

Другая смерть подстерегала другого моего друга и ближайшего сотрудника. В середине декабря умер Н.Н. Штиглиц. Этот человек явился ко мне с самого начала газеты моей в Петрограде. Я знал его, как лучшего спринтера России, прекрасного знатока спорта и поручил ему отдел спорта в «Вечернем Времени». Молодой журналист сразу стал выказывать удивительные способности, и уже в 1917 году он был «выпускающим» и одним из моих ближайших помощников.

Он пробрался к нам с необычайными трудностями через большевиков. Со смертью д-ра Э. я его просил взять администрацию моего дела в свои руки. Он отдался ему всей душой. Но в декабре он простудился и 19 декабря (1 января н. ст.) скончался от испанки.

Когда мы через неделю покинули Ростов, мы оставили там две могилы. На их крестах ничего не было написано. Рядом лежат эти два друга «Вечернего Времени», и Бог весть, найдем ли мы их могилы, когда вернемся в Россию.

Штиглиц был настоящим журналистом, горячим, искренним, обожающим свое дело, он и погиб, поехав простуженным на Царицынский фронт по делам газеты.

* * *

26 декабря (8 января и. ст.) утром мы узнали, что Новочеркасск оставлен казаками и что грозит неминуемая опасность и Ростову. Но нас уверили, что Ростов будет удержан или во всяком случае продержится несколько дней.

Газета наша вышла, как всегда, около трех часов дня. В четыре часа я отправил на лошадях вдову д-ра Э. и нашу заведующую конторой с их детьми в сопровождении нескольких офицеров, и всадников-дагестанцев, т. к. с четырех часов сведения приходили все более и более панические. Часть моих сотрудников (Никашин между ними) раньше уехали в Крым для открытия там газеты в Феодосии, уехали и Острожские.

Нас оставалось: Анненкова, Буханцев, Весеньев, Шумлевич, Мякин, Шучкин и помощник д-ра Э.

Мы собрали военный совет. Грохот орудий явно говорил о приближении врага, а бесконечные обозы – о начавшемся отступлении. Но начальник гарнизона утверждал, что газета еще д о л ж н а выйти завтра.

Хорошие это были рождественские праздники. Наконец, вечером я узнал, что Ростов с часу на час оставляют. Мы собрались на моей квартире и решили уходить, надеясь попасть на поезд ген. Кутепова, всегда последним уходившим из оставленных городов. Нам пришлось бросить все свое имущество, весь наш архив, которого так мне не хватает, и уйти поздно вечером вдогонку за отступающей Армией.

В одиннадцатом часу мы добрались до поезда ген. Кутепова, готового к отходу.

Ночью 27.ХII мы покинули Ростов. В каких условиях мы передвигались, мои заграничные коллеги представить себе не могут. Первую ночь, например, мы провели втроем на одном пулемете. Один на лафете, другой на самом пулемете, третий на жестянке с лентами. Потом нас перевели в вагон-мастерскую. В нем было то страшно жарко от печки, то ужасно холодно. Ничего теплого у нас не было. Щучкин заболел, и я ожидал тиф. Все мы спали кое-как на голых досках, но веселая бодрость журналистов нас не покидала, и, помню, что мы прекрасно встретили Новый год на ст. Кавказской. Нас было от генерала до солдат человек 20 в вагоне, и мы ехали в Новороссийск с полной уверенностью, что мы еще понадобимся для нашего дела.

Четвертого января мы были в Новороссийске и 9-го – обратите на это внимание, мои дорогие коллеги – уже вышло «Вечернее Время».