Героическая эпоха Добровольческой армии 1917—1918 гг.

Так захотели наши новые владыки большевики и евреи, ненавидевшие «Новое Время» и память моего отца.

Вернувшись с первого кубанского похода, я ничего буквально не имел, кроме грошового жалованья, как служащий политического отдела, от которого я немедленно отказался. Надеялся я на то, что мне перешлют из контрагентства тысяч 60, которые мне оставались должны, но вместо этих тысяч я получил известие о том, что все мои деньги захвачены большевиками. В этот момент, как сейчас помню, у меня было ровно 60 копеек, и я, сообщив своему другу Э. эту грустную новость, занял в конторе своей газеты несколько рублей и мы пошли их пропить в памятный мне кабачок, носивший название столицы первого пьяницы патриарха Ноя – «Арарат».

Мой газетный опыт в Армии, куда меня вызвали в 1917 году, хотели несколько раз использовать. Сначала ген. Алексеева запугал Милюков, этот хамелеон русской политики, потом предлагали мне ежемесячник «Смутное Время».

На походе я должен был издавать крошечный листок – «Полевой Листок Добровольческой Армии»; впрочем, это мое детище умерло по желанию ген. Романовского, начальника штаба Армии, на третьем номере. Я не пролил на его могиле ни одной слезы.

Потом ген. Алексеев предложил мне издавать газету Добровольческой Армии, но тот же ген. Романовский восстал против этого, и газета была передана некоторым благородным незнакомцам и провалилась.

Наконец, я попросил у ген. Алексеева 10 000 рублей в долг и открыл 7 июня 1918 г. свою газету «Вечернее Время» в Новочеркасске и купил в товариществе с несколькими друзьями маленькую типографию.

Контора и редакция помещались там же. Чтобы добраться ко мне «в кабинет», где набирали газету наборщики, нужно было взобраться по крутой лестнице на чердак. Тут же, среди наборщиков, брошюровщиков (я сразу занялся издательством и издал прекрасную книгу атамана Краснова – «Степь») я и работал и принимал посетителей. Тут же сидели корректоры и наши телефонистки. Было нелегко работать, но когда в 31/2 часа мы выпускали из закрытых до этого времени широких ворот нашей типографии десятки мальчишек, галдевших: «Вечернее Время», мне вспоминались прежние годы успехов, когда гремела моя газета в Питере. Я со своими 4000 тиража был далек от 200 000 Петрограда, но часто я гордился своим маленьким делом.

Единственным газетчиком в газете был я. Полковник Патронов, неожиданно доказавший свой безусловный талант журналиста, был находкой. Средств не было искать других сотрудников, и нам с ним пришлось вдвоем работать на наш успех.

Не забудьте, что в 50 верстах от Новочеркасска был громадный город (600 000 жителей) Ростов со своей громадной еврейской газетой «Приазовский Край», что в Новочеркасске издавался «Донской Край», официальное издание, крупнее, конечно, и богаче моего, не имевшего ни копейки денег за собой.

Но вот тут я хочу указать своим коллегам, как важно желание победить, как важна традиция и уверенность в победе. Мы были в глубокой провинции, мы были бедны и технические средства наши были ничтожны – две плоских машины (конечно немецких) и ручной набор. У нас не было денег, чтобы иметь корреспондентов на местах и репортеров, тогда я стал издавать маленькую «Петербургскую газету», не обращая внимания на ее оторванность от местных интересов, и мы победили. Я был первым, сообщившим о взятии Екатеринодара, и как мне было приятно обедать в своей гостинице под заказанным мною плакатом о взятии его.

Ушли немцы из Ростова, и в конце декабря 1918 г. «Вечернее Время» выходит уже в Ростове. Правда, мы опять на чердаке, но у нас контора на лучшей улице в бельэтаже, и я начинаю себя чувствовать барином. «Вечернее Время» становится победителем вместе с Армией. Мы оставались верными союзникам, и союзники победили, мы верили в Добровольческую Армию, и она побеждала. Наш тираж уже доходит до 20 000, мы вспоминаем с нежностью наше новочеркасское сидение. Я еду на казачий фронт, а потом в Константинополь. Оттуда я пишу в «Morning Post». Мираж старого успеха вновь предо мной. Наши взяли Харьков, и мы там открыли газету. Я бросаю Царьград и еду в Харьков. Здесь у нас неважная типография, но чудное помещение для редакции. У меня уже две газеты. Но этого мало. Армия продвигается к Москве и берет Курск. Там нужна газета.

За это время ко мне с громадными трудностями сквозь большевистские кордоны пробрались трое из моих сотрудников – Штиглиц, Острожский и Весеньев. Мы действительно – редакция. Моя заведующая конторой рекомендует мне свою сестру.

«Что можете вы делать?» – спрашиваю я м-ль Анненкову.

«Я все могу», – говорит она, краснея, и я ей поручаю секретарство новой газеты в Курске.

У меня уже три газеты.

Это был мой максимум, достигнутый с успехами Армии. Тогда у меня были и люди и были деньги. С тех пор начались разочарования. Через несколько дней я узнаю о неожиданной смерти моего ближайшего помощника д-ра Э., я оставляю в Курске Бурнакина, Буханцева и Анненкову, в Харькове нового моего сотрудника Никащина – московского присяжного поверенного и журналиста из «Утра России» и сам возвращаюсь в Ростов.