Героическая эпоха Добровольческой армии 1917—1918 гг.

Эрлиш был в Москве, прекрасно говорил по-русски, посидел при большевиках, увидел всю прелесть большевизма, и как француз, узнавший Россию, он был искренним другом России не столько по своей горячности и сантиментальности (вовсе не такое дурное чувство, как это думают господа политики), сколько на основании совершенно правильных практических выкладок.

Я довольно часто встречался с лейт. Эрлишем, и не сомневался в том, что если бы он был снабжен какими-либо серьезными полномочиями, союзники, и главным образом Франция, не наделали бы столько непоправимых ошибок. Но он был то, что англичане называют «вольное копье» – a free lance. Правда, он со своей стороны сделал все, что мог, но все же он оставался, если мне позволят продолжать на английском языке, outsider’ом. Англичане, те хоть производили впечатление генеральскими погонами ген. Пуля и надменным характером полк. Киза. Против них, так как и тогда Антанта страдала своим и нынешним грехом, был безличный Фукэ и пламенный Эрлиш.

Благодаря Эрлишу, как-то раз мы провели прекрасный вечер, где он своим талантом сумел объединить нас – русских и поляков. Это были дни большой неиссякаемой веры в справедливость. Ведь это были дни торжества Вильсона, Ллойд-Джоржа, Клемансо, Тардье и Манделя, которого так хорошо называют «l’horrible Mandel». И почему-то жемчужина Франции, округ Жиронды, мог послать от себя Манделя. Не потому ли только, что мы всегда в каждой «carte de vins» склонялись перед крепким и густым «Mouton-Rothschild»!

Впрочем, и эти первые союзники принесли нам не одни разочарования. Благодаря им, особенно ген. Пулю, был признан принцип единого командования. Но какой дорогой ценой! Ушел ген. Краснов. Он мог бы сговориться с ген. Деникиным, но его генералы Денисов и Поляков увлекли его в такое противоречие со всем, что ожидали от общего командования, что он не сумел выйти иначе, как уйдя в отставку, не покинув Денисова и Полякова, главных виновников распри между Добровольческой Армией и казачеством. Я не хочу быть адвокатом ген. Деникина. И он, и особенно его правительство не могли не делать много тяжелых ошибок, и первая из них, может быть, заключалась в том, что недооценили атамана Краснова. Но в этой вине большая часть ее падает на Денисова и Полякова.

Фактическим результатом прихода союзников (варягов, как многие их называли) было объединение фронта. Этот результат был очень важным. Во главе Дона стал атаман Богаевский – генерал Добровольческой Армии, а во главе Кубани – полковник, а вскоре и, по необычайной любви к производству, ген. – лейт. Филимонов. Оба – участники первого нашего похода.

Как в своей речи в Екатеринодаре, так и на историческом заседании в Кущевке, ген. Краснов признал главнокомандование ген. Деникина. Деникин подчеркивал с горячей искренностью, а в искренности этого солдата никто, даже злейшие его враги, никогда не сомневались, что он берет на себя всю тяготу власти, потому что она не может миновать его. Он принимал ее, жертвуя собой. Будь жив ген. Алексеев, все согласились бы на нем, как на главе; Деникин доказал это позднее, подчинившись адмиралу Колчаку, как раз в то время, как адмирал Колчак думал подчиниться Деникину – наследнику Алексеева и Корнилова.

Ген. Хорват, старый, испытанный жизнью человек, на Дальнем Востоке много лет олицетворявший русскую власть, подчинившийся своему подчиненному адм. Колчаку, узнав о передаче власти ген. Деникиным ген. Врангелю, сказал про Врангеля:

«Вот еще один несчастный человек».

* * *

Потом мы стали ждать помощи, и не буду скрывать, что ждали мы ее от Франции больше, чем от Англии. Мы начали войну с Францией и Сербией. Нашими далекими могилами ген. Жоффр украсил торжество Франции на Марне, и наши галицийские успехи так называемого Брусиловского наступления облегчили судьбу героической защиты Вердена.

Англия с ее могущественным флотом была для нас дальше. Я сам пошел добровольцем в бригаду, которая должна была драться во Франции, но нас оставили в России на Северном фронте. Тяга наша всегда была к Франции, а не к Англии.

Но с первых дней, когда кончились обеды и речи, в нашем сознании людей и до сих пор, несмотря на все испытания, не изменивших идеи франко-русского союза, поднялись сомнения.

Союзники, особенно французы, ничего для нас не делали. Англичане через полгода наладили танки и авиацию, французы же только оскорбительно провалились в Одессе и Крыму.

Получилось впечатление bluffʼа. Французы обещали и обманули. Сколько бы Господь Бог не оставил мне еще лет для жизни, как бы я ни любил Францию и ни верил в действенность франко-русского союза, до конца дней своих буду я утверждать, что французы тогда упустили из рук великое оружие франко-русской дружбы. Все это было следствием той ужасной политики, которая вырвала почву из-под ног маршала Фоша, ген. Вейгана и Пуанкарэ, чтобы возвести на пьедестал Клемансо со своими его еврейскими аколитами. Естественным следствием была диктатура Ллойд Джорджа и Вильсона. И был выдуман неестественный мир без России.