Героическая эпоха Добровольческой армии 1917—1918 гг.

Когда наша армия покидала Новороссийск, нашлись люди, и во главе их вдова покойного А.И. Алексеева и жена его сына Е.А. Алексеева, которые добились возможности вывезти останки ген. Алексеева в Сербию. Там в кафедральном соборе покоится его тело.

Тело ген. Корнилова бешеная толпа сожгла и уничтожила; ген. Алексеева приютила братская Сербия.

И в этом видим мы символ. В этом последнем изгнании ген. Алексеев еще раз, уже не по своей воле, связал свое имя с союзниками, которым он всегда оставался верным.

Мы ждем и надеемся, что это изгнание не вечно и будет день, когда мы поклонимся его памятнику, его святой могиле в нашей Москве.

XIX. Vivent les allies

Вести о перемене боевого счастья стали доходить до нас разными путями, много раньше гибели германского фронта. Украинское (полунемецкое) телеграфное агентство УТА, или, как мы его называли, «утка», начало сбавлять тон. Случайно, имея когда-то хорошие автомобильные карты, проехав в 1913 году, не торопясь, из Парижа в Реймс, Аррас, Альбер, Амьен, Валенсьен, Лилль, Остендэ, я имел представление об этих местностях, но германские сообщения не говорили об эвакуациях крупных городов, а только деревень, но все же можно было догадаться, что дело у них обстоит плохо.

Сначала немцы очень заволновались и, подозревая ген. Богаевского, председателя совета управляющих Всевеликого Войска Донского, в «изменах», симпатиях к союзникам, доказывали ему всю тщетность надежды на их победу и неминуемую победу Германии. В подтверждение своих слов они подарили ему громадную превосходную карту фронта, занимавшую целую стену кабинета генерала. Вот по этой-то карте и стали нам очевидны «стратегические» отступления на «заранее подготовленные» позиции немцев.

Один из моих ближайших сотрудников полковник Патронов, доблестный офицер Генерального штаба, тяжело раненый в глаз во время нашего похода, вел в «Вечернем Времени» военный отдел и почти с математической точностью рассчитал, где может остановиться германское «стратегическое» отступление. Рассчитать, не имея сведений, предугадать быстроту германской революции, крушение Балканского фронта, бегство Вильгельма и кронпринца, было конечно трудно, но мы уже видели, что дело плохо, а при этом немцы перестали вмешиваться.

Заметно это стало и на нашем дипломатическом фронте, т. к. мы имели и такой. Отношение к нашей армии значительно улучшилось. Кажется, в Потсдаме состоялось свидание гетмана Скоропадского, фотографии которого мы только что видели в великолепном журнале «Око», издававшемся немцами на русском и украинском языках. Везде почтенный гетман был снят с Вильгельмом, и всей своей фигурой и выправкой этот политический игрок старался показать фотографу и «Господину Войны» свое глубокое почтение. Тут же, рядом с ним, болтались его министры, почетные караулы, все то, чем отблагодарил Скоропадского за его службу Вильгельм, от чего отказались наши вожди и на что не пошел прекрасный дипломат атаман Краснов.

Во время речи атамана Краснова, он, как это любят казаки, говорил весьма красноречиво и сравнил Украину с древним княжеством Киевским, откуда пошли богатыри, воспел казачество и сравнил Добровольческую Армию с древним богатырем Ильей Муромцем, крепко держащим русские заставы на юге России. Эта аналогия меня привела в восторг, и я перепечатал эту речь из харьковской цензурованной газеты проф. Погодина.

Донская военная цензура генерала Денисова всполошилась и велела печатать речь так, как ей нравилось, без лестных слов о Добровольческой Армии, но было уже поздно. Я предложил арестовать номер и объяснить атаману, что это сделано за его речь.

Наконец, мы узнали о перемирии и о том, что в Германии революция и что немцы спешно очищают Юг России.

До этого мне было осторожно указано, чтобы я не засиживался в Ростове, да и я сам, приезжая туда по делам, с трудом выносил немецкое торжество. Еще противнее были жалкие австрийцы, дрянненькие и невоинственные, которые все-таки являлись господами, пока наша бездомная Армия искала себе уголок под солнцем на Кубани.

Теперь я свободно приехал в Ростов. Сразу было заметно падение дисциплины. Немецкие солдаты почти открыто торговали казенным имуществом. Отдание чести стало редким явлением и пропала выправка. Я переехал в лучший ростовский «Палас-Отель», который был отведен германскому штабу, и сразу занял комнату, где жили немецкие офицеры, утром выехавшие оттуда.

Я все таки знаю немцев, путешествовал по Германии, и был потрясен грязью и разорением комнаты. Обои в многих местах были сорваны, на полу, в каких-то отвратительных пятнах, стояли грязные лужи. Мебель была исковеркана так, что хозяин просил меня переночевать в кабинете ресторана, пока он приведет в порядок комнату, которую занимали культурные немецкие офицеры.