Героическая эпоха Добровольческой армии 1917—1918 гг.

Неужели проигрыш войны, революция могли сразу сбить с них весь внешний лоск? Может быть, это могла быть месть «русской свинье», которая будет жить «после нас»? Я уезжал из Варшавы в 1915 году за один или два дня до ее взятия. Я точно знал, что немцы войдут, и, уезжая из «Бристоля», мне в голову не пришло какой-нибудь мерзостью отметить свое пребывание.

Я и теперь не верю в большевизирование немцев. Этот упадок дисциплины и духа можно только объяснить, если принять во внимание, что немецкую армию воспитывали исключительно на понятии своей непобедимости… Были, говорят, и бунты и даже убийства офицеров. Это я, к стыду нашему, скорее припишу влиянию русской распущенной среды на солдат. Ведь те же немцы, когда большевики не послушались их приказа несколько месяцев перед этим, безжалостно расстреляли несколько тысяч обезоруженных красноармейцев, высаженных около Азова.

* * *

Мышление газетчика особенное, и я, назвав свою книгу «впечатлениями журналиста», может быть, злоупотребляю этим стипльчезом событий, но я еще раз нарушу хронологию, чтобы передать один эпизод.

Как только можно было наладить связь с Парижем, бывший министр иностранных дел С.Д. Сазонов с Нератовым явились по его приглашению к ген. Деникину, бывшему на Кубани.

Оттуда они сделали дипломатический визит атаману Краснову.

Не помню почему, но чествование гг. Сазонова и Нератова было перенесено в Ростов из Новочеркасска и при этом в отсутствии атамана. Наши дипломаты, являвшиеся от ген. Деникина, которого, как мы всегда были уверены, должны были признать наши союзники, оказавшиеся столь близорукими, должны были обедать в собрании офицеров Лейб-Казачьего полка.

Должен сказать, что в Донских войсках было всего два гвардейских полка – лейб-казачий, имевший шефом Государя, и Атаманский, шефом которого был наследник, являвшийся по традиции атаманом всех казачьих войск. Оба полка настроены были определенно монархически, и дисциплина и выправка в них была всегда, и много позднее, и в удачные и неудачные поры, удивительные. Откровенно говоря, не думаю, чтобы какая-нибудь кавалерийская часть могла с ними сравниться.

Неожиданно для себя я был единственным штатским, приглашенным на этот обед. Председательствовал командир полка, прекрасный офицер, тогда еще полковник В.А. Дьяков.

Кроме Сазонова и Нератова были приглашены военные власти Ростова. Обед был торжественный с хором музыки. Рядом со мной сидел знаменитый ростовский градоначальник К.М. Греков, славившийся необычайной редакцией своих приказов, всегда иронических и иногда очень рискованных по форме.

После первого тоста за атамана хор сыграл чудный донской гимн «Всколыхнулся, взволновался православный Тихий Дон». На тосты в честь ген. Деникина и гостей хор ответил «Преображенским» маршем – официальным в Добровольческой Армии. Но тут В.А. Дьяков не упустил случая сказать и по моему адресу несколько горячих и дорогих мне слов, как «о певце доблести Добровольческой Армии». Я ответил здравицей за командира полка и за славный полк, которому желал скорого возвращения на старые квартиры в «державный» Петербург. Тут произошло что-то неожиданное. Хор сразу грянул «Боже, Царя храни», офицеры подхватили «ура», и под его звуки Сазонов и Нератов, эти великие нейтралитетчики во внутренней политике, должны были чокаться со мной.

Это было мне особенно приятно, тем более, что г. Сазонов никогда не отличался ни ко мне лично, ни к нашим газетам, которые не щадили его политических ошибок, особыми симпатиями.

* * *

Итак, обстановка круто менялась, и, казалось, в пользу Добровольческой Армии и нас, оставшихся верными союзникам.

Первые союзники, которых мы увидели, были несколько офицеров и матросов с французского миноносца и несколько англичан. Их чествовали до такой степени, что в конце одного вечера французский красавец-матрос, перестав стесняться, в зале кафешантана, где оканчивалось чествование, ходил чуть ли не по столам и не отказывал дамам в своих весьма определенных предложениях.

Их возили на фронт. Кричали «Vive la France» (англичане не ездили), пили с ними, напаивали и вернули на корабль, вероятно, в беспамятстве.

Но даже и эта бутафория подействовала на большевиков, сильно струсивших. Только много позднее, увидев союзную неразбериху, большевики поняли, что никакой действительной помощи союзники оказать не собираются, и это особенно скверно впоследствии отозвалось на Донском фронте, который не мог простить красивые слова, которые обращали к нему эти «гастролеры», показавшиеся самозванцами.

* * *

В первых числах ноября ожидалось открытие заседания Кубанской Краевой Рады, на которой ген. Деникин должен был произнести программную речь и отозваться на победу союзников.

Я был на этом памятном заседании.