Героическая эпоха Добровольческой армии 1917—1918 гг.

Происходило оно в городском театре. Весь партер был занят членами Рады, все в черкесках. Этот парламент в черкесках производил очень оригинальное впечатление. За председательским столом сидели председатель Рады Рябовол, впоследствии убитый, председатель правительства, небезызвестный даже и в Париже, куда он приезжал жаловаться на ген. Деникина, Быч и другие.

Ложи были полны почетными гостями.

Все с нетерпением ждали речи главнокомандующего ген. Деникина. Среди необычайной овации он взошел на эстраду.

Я уже писал об удивительном ораторском таланте ген. Деникина. Речи его прекрасно составлены, без всяких трафаретов, они редки и всегда необычайно сильны. Прибавьте к этому удивительный голос, властный, сильный и глубокий. Если сравнивать его искусство с Бриановским, то «виолончель», сравнение с которой любят друзья и враги талантливого французского оратора, должна уступить место мастерскому управлению голосом ген. Деникина.

Он говорил о великой, сильной и единой России, о роли и доблести казачества, Добровольческой Армии и офицерства.

Кто из нас, современников великих событий, не помнит его громовую речь на офицерском съезде в Могилеве, которую он закончил бессмертной фразой, которая должна быть отмечена огненными буквами в каждом офицерском собрании, в каждом военном училище всего мира.

«Помните, – сказал он, – что офицерство, как часовой, оберегает честь Армии, и что этого часового может сменить только смерть».

В военной литературе всех времен и народов едва ли вы найдете более исчерпывающую формулу роли офицерства.

Речь его прерывалась постоянными аплодисментами. Экзальтированные казаки вскакивали со своих мест, и вновь глаза всех впивались в спокойное, с живыми огненными глазами лицо вождя.

Генерал подошел к победе союзников, и взывал к объединению, к единому командованию, которое дало победу над немцами, которое даст ее и нам над их агентами – большевиками.

«Когда соберется конференция, – сказал он, – которая решит судьбы мира после небывалой войны, нужно, чтобы Россия, израненная, несчастная, слабая (голос его падал) могла прийти на эту конференцию как единая и не просить (и тут загремел его удивительный голос), а требовать, да требовать!»

Что тут стало! Все стояли, зал гремел аплодисментами. Несколько минут все были в таком восторге, что ничего не было слышно, кроме грохота и криков «ура». Экспансивные казаки запели песни, и долго не смолкал шум.

В это время адъютант ген. Деникина полк. Шаперон дю Ларрэ передал телеграмму ген. Врангеля, командовавшему тогда отдельным корпусом, сообщавшую о том, что взят Ставрополь.

Вновь «ура», песни, «слава ген. Деникину» и бесконечные аплодисменты.

Рябовол подносит генералу звание почетного казака Кубанского войска, и вновь, казалось, не будет конца восторгам.

Но Рябовол и Быч, оба крайние кубанские шовинисты, не могли оставить без ответа потрясающий успех ген. Деникина и идеи великой единой России. Их сеператические стремления были тяжело потрясены блестящей речью ген. Деникина, и немедленно вскочил Быч и на украинском языке обратился к послу гетмана Скоропадского – какому-то очень таинственному австрийскому барону с приветствием «нянько» (старшей сестре) Украине и ее державному гетману. Это после призыва к союзникам, привет германскому ставленнику, который через два или три дня позорно бежал из Киева, предав доблестного ген. Келлера на убийство. Впрочем, австрийский барон мигом перекрасился, и вскоре его уличили в верноподданничестве Петлюре.

Но температура, достигнутая речью ген. Деникина, была такова, и такова была (и таковой осталась) наивная экспансивность парламента в черкесках, что и тут гремели аплодисменты и вновь пелись песни.

Эта любовь к песне удивительна в казачестве. Каждое самое серьезное заседание можно сорвать песней, которые все до единого поют удивительно хорошо. Казачьи военные (особенно кубанские и терские) хоры без сомнения могли бы произвести своей удивительной непосредственностью, музыкальностью, невиданными в Европе модуляциями, строением хора и прекрасными голосами, громадное впечатление. Прибавьте к этому лихие воинственные пляски, и было бы отчего на полсезона свести Париж с ума.

Так закончился этот знаменательный день.

* * *

Через очень короткое время я встретился с нынешним депутатом, тогда скромным лейтенантом, Жаном Эрлишем, бывшим гостем вместе с безличным полк. Фукэ ген. Деникина.

Мои французские читатели лучше меня знают горячность и талант оратора депутата Парижа, но он официально играл только второстепенную роль. Первую роль играл Фукэ, и он делал все, чтобы затмить себя ролью англичан, приславших ген. Пуля, бывшего на Архангельском фронте, фигуру значительно более крупную, чем французский представитель, при этом старательно остававшуюся в тени.

В это время безраздельно правил Францией Клемансо, по тем или иным обстоятельствам ненавидевший одно время, а потом цинически терпевший, Россию, уступая ей право проливать кровь, но не дальше.