Героическая эпоха Добровольческой армии 1917—1918 гг.

Клемансо метал свои резкие «boutades», Вильсон плавал в облаках Лиги Наций, а le troisiem larron делал свое дело.

Дело помощи русской антибольшевистской армии было проиграно, и, к чести французских военных кругов, должен сказать со всей убежденностью, не военными, а политиками. Вильсон увлекся конференцией на Принкипо, где должен был сидеть рядом Бронштейн с Деникиным; Клемансо выдумал самую бессмысленную вещь, которая могла прийти в его горячую голову, затуманенную Тардье и Манделем, проволочное заграждение – le fil barbele – так называл его «тигр». То, что это было уже заграждение беспроволочное, он не понимал, и колол Россию на кусочки, к великой радости англичан.

На много лет Клемансо и его аколиты лишили Францию сильнейшего союзника и поставили его в зависимость исключительно от каприза (а не дружбы) Англии. С англичанином можно быть дружным – с Англией никогда. Это не понял утомленный Клемансо и предпочел Румынию, Польшу, Эстонию, Латвию, Азербайджан – все эти «лимитрофы», о которых он едва ли помнит что-нибудь по учебнику географии своего далекого детства, – единой, сильной, могущественной России. Версальские мудрецы, так справедливо возмущенные разделом Польши, воздали ей должное, и, даже больше того, они признали раздел России.

Толстая книга Тардье, восхваляющая плоды его работы и легкомыслия Клемансо, ушедшего в бутады, недостойные его седин, не спасет ни Францию, ни Клемансо от тяжелого обвинения, которое и до сих пор ваши политики не понимают.

Для многих французов политика – это Клемансо, Мильеран, Дешанель, Лейг, Бриан и chi lo sa. Целый народ, уступающий по численности только китайцам, которых вы тоже уступили американцам, англичанам, японцам и немцам, брошен вами, и брошен был именно в конце 1918 и 1919 г., когда малейший жест связал бы надолго нас, русских, с вами, французами. Вы уступили пальму первенства англичанам, не потому, что вы не могли ее удержать, но потому, что вы не можете смотреть глубже в свою, а не в нашу, историю. Так оттолкнете вы несчастный народ и к немцам, как толкали нас от себя к англичанам, которые только и думали о гибели великой России.

Я бы, может быть, не говорил бы этих грустных слов, если бы я не знал, что заподозрить наши газеты, память моего отца и меня лично, в отсутствии симпатий к Франции нельзя. Мы доказали это.

Последнюю главу своей книги я посвящаю своим товарищам – коллегам по ремеслу; фактически я кончаю книгу этой главой, и вновь я возвращаюсь к тому, что говорил.

Вся наша борьба 1917 и 1918 годов была направлена не только против большевиков, но и против немцев. И Корнилов, и Алексеев, и Деникин это доказали, но разве их поняли? А если поняли, оценили ли?

Если бы жив был в дни победы союзников ген. Алексеев, он в мудрых словах нашел бы доступ к сердцу и разуму маршала Фоша, Петэна и Жоффра, Дугласа Хэка и Битти. Но этих людей уже не было у власти. «Мавры сделали свое дело и ушли», остались политики, и Сасун при Ллойд Джордже и Мандель при Клемансо значили больше, чем те, которые спасли своим гением и Францию, и дело союзников.

XX. С чердака до подвала. Эпилог

Вам, мои дорогие коллеги, посвящаю эту последнюю главу моей книги – книги впечатлений журналиста. Если требовательный, скучающий читатель отбросит ее с первых страниц и потянется за чем-нибудь более интересным, я не буду так огорчен, как если вы, если книга случайно попадет вам в руки, не прочтете ее, если не до конца, то по крайней мере конец ее – мой эпилог, посвященный вам, или, лучше сказать, нам, журналистам, лучше еще, газетчикам – «news papermen», как нас называют в Америке и часто в России.

Мы ведь особые люди, и потому что мы не нормальные люди. Конечно, среди нас есть исключения. Есть люди, добившиеся известности (слава нам недоступна) и положения, денежного успеха, депутатского или сенаторского кресла, министерского портфеля или места в банке, и успокоившиеся на своих или чужих лаврах.

Но разве это газетчики?

Нет, мы, повторяю, другой народ, неспокойный, всегда почти несправедливый, не знающий, чего он хочет в точности, ищущий той новости, которой он не знает, и, не узнав ее, бросающийся в другую сторону.

Война, мир, театры, балет, спорт, политика, последний роман или последний скандал – это объединяет журналистов всех племен и народов.