Герцог Бекингем

На хорошем окситанском, относящимся скорее к южным диалектам, но все же не без акцента, вымолвил кастильский дворянин. Окинув оценивающим взглядом рослого незнакомца, кабатчик, обратился к самому себе: «Странный выговор, гасконец, что ли? Хотя нет, для гасконца слишком много лоска, да и акцент не тот…?» – пронеслось в мозгу шустрого овернца, произнесшего вслух:

– Прошу вас сударь, месье Пьеро проживает на втором этаже, четвертая дверь.

Изогнувшись в поклоне, кабатчик указал на лестницу, что не так давно привлекла внимание дона Карлоса. Оставив без внимания неуклюжие поклоны толстяка, дворянин, тремя прыжками взлетев наверх, прошел по коридору, остановившись у комнаты, где, со слов трактирщика, обитал месье Пьеро. Достав из-за пояса пистолет, Уртадес, взвел курок, после чего постучал. Никто не ответил. В тот же миг, очевидно услышав стук, из соседней двери, вышел человек, с явным вызовом принявшийся разглядывать испанца. Отступив на шаг, под неприветливым взором, и уже было, собравшись вырвать, из-под плаща эспаду, граф увидел как с другой стороны, некий сеньор, поднявшись по лестнице, схватился за эфес своей шпаги. Дон Карлос напрягся, приготовившись к бою, как вдруг, из-за двери, в которую он только что постучал, донесся гнусавый голос:

– Вы из Амьена?

– Нет, я из Реймса.

Слова, произнесенные кастильцем, словно магическое заклинание подействовало на воинственных незнакомцев, в одночасье, будто выросших из-под земли, и с такой же быстротой удалившихся в свои сумрачные укрытия.

Переступив порог, дон Карлос, увидел мужчину, сидящего на стуле, посреди комнаты, платье и манеры которого, выдавали парижского вельможу, не иначе. Дворянин, с интересом глядевший на испанца, отложил маленький двуствольный пистолет, который крутил в руках, и, поднявшись, отвесил легкий поклон гостю.

– Прошу не беспокоиться сеньор Уртадес, я ваш друг, мое имя граф де Ла Тур.

Француз жестом предложил дону Карлосу присесть на потертую кушетку у стены, под выцветшим лионским гобеленом. Расположившись напротив, встретившиеся, какое-то время, внимательно изучали друг друга. Тишину прервал де Ла Тур, обратившись к гостю с приторной улыбкой.

– Любезный граф, я понимаю и в некоторой степени даже разделяю ваше недоумение, но поверьте, лишь исключительные обстоятельства вынудили нас пойти на столь рискованный шаг.

Он, в подтверждение своих слов, кивнул головой, прикрыв глаза.

– В письме, полученном вами, в чем не приходится сомневаться раз вы здесь, говорится об опасности, нависшей над вами в равной степени, как и над людьми которым вы служите, и это, смею заверить, не преувеличение. Чтобы развеять всяческие домыслы, кои, быть может, внушают вам опасения, считаю необходимым сообщить, что, в переговорах которые мы вознамерились учинить, я имею честь представлять кузена короля Франции, Его Высочество принца Конде, действуя по его поручению, и от его имени. Вы же, насколько мне известно, отстаиваете интересы главы испанского правительства, и, не побоюсь утверждать, самого влиятельного вельможи королевства, дона Гаспа́ра де Гусма́н-и-Пименте́ль, графа Оливареса, герцога Санлукар-ла-Майор.

В неподвижной суровости, словно мраморное изваяние, внемлил дон Карлос речам слащавого француза.

– Нам, впрочем, как и вам, известно о переговорах которые ведут люди Его Католического Величества, Филиппа Четвертого с верхушкой французской аристократии возглавляемой королевой Анной Австрийской, целью которых является устранение кардинала Ришелье и даже свержение короля Людовика. Более того, мы не просто находимся в роли сторонних наблюдателей, и персон поддерживающих сии благородные устремления, но и принимаем посильное участие в сем небезопасном предприятии. Нас, не стану скрывать, устраивает всё то, что происходит в первом акте этой политической пьесы, но…

Лукавый, многообещающий взгляд де Ла Тура, не заслужил ни малейшего, видимого интереса, со стороны испанца. На лице дона Уртадеса не дрогнул ни один мускул, заставив француза, продолжить с ещё большим усердием.