Герцог Настоящего Рождества

– Ты уйдёшь, если я его попробую?

Она усмехнулась.

– Всё возможно.

Он сдёрнул салфетку с тарелки и поднёс печенье ко рту, откусив через силу огромный кусок, будто желая доказать, что готов на всё лишь бы заставить Джек уйти.

И тут же пожалел об этом.

– Боже мой, – произнёс он с набитым ртом. – Оно отвратительно. – Он встал и подошёл к буфету, чтобы налить себе стакан воды. Осушив его, Олрид добавил:

– Поистине ужасно.

Глаза Джек расширились.

– Не стоит грубить.

– Я не грублю, это правда.

– Если это правда, то она очень грубая.

Он всё ещё ощущал привкус той жуткой добавки, которая осквернила невинное печенье.

– Фу! Что ты с ним сделала?

Она искоса взглянула на оскорбившую чувства Эбена тарелку.

– Рецепт - семейная тайна.

– Вот и не стоит ни с кем ею делиться.

Её губы дрогнули.

– Не может же оно быть настолько ужасным.

– Уверяю, так оно и есть.

Он вернулся к письменному столу и протянул ей тарелку.

Она закатила глаза и потянулась к печенью с неуместной бравадой в позе. Когда Джек откусила кусочек, её глаза округлились, и она слегка закашлялась.

– Ммм.

Эбен поборол желание улыбнуться.

– Вкусно?

Джек с трудом кивнула, но её слезящиеся глаза говорили об обратном.

– Очень.

– По крайней мере, теперь я знаю, что ты не пыталась меня отравить.

– Ты бы поверил, если бы я сказала, что принесла его в качестве мирного подношения?

– Я обрету мир и покой только в том случае, если ты и твоя тётя вернётесь домой через твой тайный проход.

– Она не знает о тайном проходе.

Эбен замер.

– Не знает?

– Нет. Никто не знает. Она вошла через чёрный вход. – Джек сделала паузу. – Я никогда никому о нём не рассказывала.

Эбен тоже никому не рассказывал. Проход оставался их общей тайной, которой он не желал ни с кем делиться, кроме Джек. Даже сейчас, спустя годы после того, как он пользовался той дверью в последний раз. И всё же он не мог не задать вопрос:

– Почему?

Она отвела глаза.

– Наверное, не хотела, чтобы он перестал существовать.

Его грудь пронзила боль.

– Ты не пользовалась им двенадцать лет.

Она улыбнулась лёгкой, обаятельной улыбкой. Но в то же время грустной и загадочной.

– Но это не означает, что не хотела.

От этих слов у него чуть не остановилось сердце. Действительно хотела? Хотела прийти к нему? Нет. Это невозможно.

– Я должен поверить, что ты думала о тайном проходе, пока бродила по Памплоне? Взбиралась на гору, где стоит Акрополь? Исследовала Помпеи?

Она наклонилась вперёд, перебирая пальцами старинные счёты на его столе.

– Особенно пока исследовала Помпеи.

– Полагаю, это такая шутка. – Всё то время, пока она путешествовала по миру, он оставался здесь, работал. Скучал по ней. Тосковал. Прижимался своим проклятым ухом к проклятой двери и умолял вселенную, чтобы Джек оказалась по другую сторону. Заклинал дверную ручку повернуться. Эбен сделал бы всё, чтобы она открыла эту дверь. А она шутила.

– Нет не шутка, – ответила Джек.

– Тогда, что это значит?

Она заколебалась, и он чуть не потерял рассудок в затянувшейся тишине, но вдруг Джек заговорила:

– Когда извергся Везувий, у жителей Помпей не было времени спастись от гнева вулкана. Тысячи людей знали, что должно произойти, и понимали, что у них нет выбора, кроме как сдаться на его милость. – Она замолчала, передвигая на счётах чёрную костяшку с одной стороны на другую. – Пока находишься там, не можешь не задаваться вопросом, как они решили провести свои последние минуты. Наверняка, узнать не удастся, но, должно быть, матери баюкали детей. Друзья держали друг друга за руки. А любовники, наверное... – она замолкла.

Нет. Она не могла оставить эту мысль незаконченной. Не тогда, когда его сердце заколотилось в груди впервые за двенадцать лет.

– Что же делали они?

Она покачала головой.

– Они знали, что умрут. Поэтому обратились бы за поддержкой друг к другу. Чтобы без страха встретить свою погибель вместе. – Она встретилась с ним взглядом, её карие глаза были полны слёз. – Они бы выбрали друг друга.

Выбери меня.

Воспоминание, восставшее из пепла.

– Поэтому, да. Я думала о тайном проходе в Помпеях.

Она встала и направилась к выходу, её слова произвели на него эффект разорвавшейся бомбы. Уничтожив его. По крайней мере, Эбену так показалось, но всё же не до конца, потому что Джек добила его окончательно, когда повернулась к нему на полпути к двери, встретилась с ним взглядом и сказала:

– Я думала о дверном проёме, так же как ты думал о снежинках.

Последние слова, полные гнева и разочарования, и острого осознания того, что никто никогда не узнает его лучше, чем она, как бы сильно он ни желал, чтобы Джек оставалась в полном неведении о том, каков Эбен на самом деле, заставили его вскочить со стула.

Потому что он действительно думал о проклятых снежинках. Каждое мгновение его жизни, которое стоило запомнить, было связано с этой женщиной. А потом она бросила его, чтобы построить новое будущее, увидеть мир, прожить жизнь и влюбиться в другого. А он остался здесь один, погряз в прошлом, в воспоминаниях о её смехе и поцелуях.

Боже, её поцелуи. Память о них не переставала его терзать.