Герцог

Он равнодушно осознал, что представляет для них рискованный случай. Они видели его билет на самолет, ключи, ручки, рубли и бумажник. Разбей он собственный автомобиль, на залог можно рассчитывать, только малый. А за нанятый как? Тем более этот тип не местный, в грязноватой легкой рубашке, без галстука. Нет, он не тянет на несколько сот долларов. Только бы не больше, подумал он, — тогда я выберусь без помощи Уилла или Шуры. Некоторые всегда располагают к себе. А у меня не было и нет такой способности. Много воли даю чувствам. Горячее сердце, низкий порог доверия. Велите мне дать трезвую оценку себе, я выскажу ее этими же словами.

Вспомнилось, как на пляже, разбившись на команды, его всегда гнали в тыл противника, и, если он зевал мяч, замечтавшись, те и другие орали ему: — Ну ты, балда! Руки-крюки! Ворон ловишь? — Он был безгласным участником потехи.

Под его сцепленными руками легко и ходко билось сердце его дочери.

— Так зачем вы ходите с заряженным пистолетом, Мозес, — стрельнуть в кого-нибудь?

— Конечно нет. И пожалуйста, сержант, — мне неприятно, что ребенок слышит такие вещи.

— Вы заварили эту кашу, а не я. Или попугать кого хотели? Зуб на кого-нибудь имеете?

— Да нет, сержант, я собирался использовать его как пресс-папье. Я забыл вынуть пули, потому что ничего не смыслю в пистолетах и мне это просто не пришло в голову. Вы разрешите мне сейчас позвонить?

— В свое время. Пока нет. Вы посидите, я займусь другими. Ждите, когда придет мамаша ребенка.

— Нельзя для девочки достать пакет молока?

— Дайте Джиму — Джим! — 25 центов. Он принесет.

— С соломинкой — а, Джун? Ты любишь пить через соломинку. — Она кивнула, и Герцог сказал: — Если не трудно, прихватите, пожалуйста, соломинку.

— Папа.

— Да, Джун?

— Ты не рассказал про самых-самых.

Он не сразу вспомнил.

— А-а, — сказал он, — ты имеешь в виду нью-йоркский клуб самых-самых людей?

— Да, про них.

Она села у него на стуле между колен. Он подвигался, чтобы ей было удобнее. — Есть такое общество, где сошлись самые-самые люди. Там есть самый волосатый лысый человек — и самый лысый волосатый.

— Самая толстая худая женщина.

— И самая худая толстая женщина. Самый высокий карлик и самый маленький великан. Все там подобрались. Самый слабый силач и самый сильный доходяга. Самый глупый умница и самый умный глупец. Еще там есть такие диковины, как акробаты-калеки и красавицы-уродины.

— И что они делают, пап?

— В субботу вечером они устраивают ужин с танцами. Проводят конкурс.

— Кто отличит одного от другого.

— Правильно. И если ты отличишь самого волосатого лысого от самого лысого волосатого, то получаешь приз.

Слава Богу, ей нравилась ахинея, которую нес отец, и он не лишит ее этого удовольствия. Она положила голову ему на плечо и, показав зубки, дремотно улыбнулась.

В комнате было жарко и душно. Отсев со стулом в сторонку, Герцог слушал, в чем обвиняются те двое, что ехали с ними в лифте. Двое же филеров — из отряда полиции нравов, как он скоро уяснил, — давали показания. Они привели еще женщину, ее он сначала не заметил. Проститутка? Вне всякого сомнения, хотя держится как добропорядочная, состоятельная дама. И, словно ему недоставало собственных забот, Герцог продолжал глядеть и внимательно прислушиваться. Филер говорил: — Они скандалили в комнате этой женщины.

— Тяни молочко, Джун, — сказал Герцог. — Оно не холодное? Тяни понемногу, милая.

— Вы их слышали из коридора? — сказал сержант. — Из-за чего кричали?

— Этот малый разорялся насчет пары серег.

— И что насчет серег? Это на ней которые? Где вы их взяли?

— Купила. Вот у этого. По договоренности.

— Договоренность была — в рассрочку, а ты не платила.

— Тебе платили.

— Так он сел на ее заработки. Ясно, — сказал сержант.

— Дело было так, — с хмурым, скучным лицом объяснял филер. — Он привел с собой этого малого и, когда она отдуплилась, потребовал себе десять долларов — мол, в счет серег. А она не дает.

— Сержант! — взмолился другой доставленный. — Не знаю я этих дел. Я же не городской.

Разве что из самой Ниневии, где только и водятся такие копченые мордовороты. Мозес смотрел с интересом, изредка что-нибудь шепча Джун, чтобы та не вникала в происходящее. Он странным образом припоминал кого-то в этой женщине, если отвлечься от жирной косметики, ярко-зеленой подмалевки глаз, крашеных волос и испорченного полнотой носа. Ему очень хотелось задать ей допрос. Не училась ли она в средней школе Маккинли? И не пела ли в хоре? Если да, то мы однокашники! Не помните — Герцог? Который подготовил выступление в классе — слово об Эмерсоне?

— Пап, молоко не проходит.

— Потому что ты изжевала соломинку. Давай расправим.

— Нам надо идти, сержант, — сказал ювелир. — Нас люди ждут.

Жены! — подумал Герцог. Их жены ждут!

— Вы родня друг другу?

— Он мой зять, погостить приехал из Луисвилла.