Герцогиня: ветер судьбы

Слепой капитан с повязкой на глазах. Жалкая горстка выживших матросов – исхудавших, словно высушенных морем и солнцем, загорелых дочерна, но таких счастливых, сияющих. При виде нас они бросают свои дела и хлопают в ладоши, стучат ногами по палубе, свистят и орут. На лице Армана впервые за последние дни появляется улыбка. Он стоит, широко расставив ноги и расправив плечи.

– Что, морские черти, домой? Небось в море больше и не сунетесь?

– С тобой, капитан, хоть морскому дьяволу в пасть! – кричит кто-то, и все его поддерживают.

– Тогда – за работу! Отдать концы! Поднять паруса!

Хлопанье крыльев — на нос корабля опускается ястреб. Красивый, могучий, с острым клювом и внимательными глазами. Что ж, все в сборе. Теперь, действительно, можно и отплывать.40. Сломанная стрела

Капитанская каюта на «Сердце Севера» была невероятно удобной. Матросы вычистили ее, починили стол и койку, собрали все самое ценное в сундуки: карты, приборы, одежду. Подзорную трубу капитанскую даже нашли. Все здесь снова сияло, как прежде.

На широкой капитанской койке — свежее белье. За ширмой — настоящая медная ванна!

— Графиня желает искупаться? — весело спросил у меня матрос, старательно отводя глаза от моих коротких волос. — Мы можем принести горячей воды!

— Морской?

— Пресной. Запасов хватит, до Ранолевса не так уж и далеко.

Видя, что я колеблюсь, явно не желая их утруждать, матрос кивнул сам себе и убежал. Через мгновение раздался громкий крик: «воды горячей нашей графине!».

Вообще-то я герцогиня, но мне даже нравится, что они зовут меня так. Я для них — жена Армана.

Ени и Макеши перешли на «Ветреницу», а часть матросов с неё — на корабль Армана, где было недостаточно экипажа. На палубе кипела работа, ставились паруса, слышался веселый голос капитана Волорье, который даже с повязкой на глазах отлично знал своё дело. Да, теперь я вдруг поняла, почему он не может без моря. Корабль для него — дом куда более родной, чем замок на Севере, море — вечная любовница. А я нежилась в горячей воде, запрокинув голову и прикрыв глаза, потом долго вытиралась мягким полотенцем. В сундуке, перенесённом с «Ветреницы» нашлись мои сорочки и даже платье. Жизнь была прекрасна и удивительна. А ещё я самостоятельно вымыла волосы.

Вытянувшись на чистых простынях, на настоящей перине и настоящей подушке, я блаженствовала. Я смогла, я победила! Как это сладко — ощущать себя настоящей героиней!

Проснулась от внимательного взгляда. В окно пробивались розовые лучи утреннего солнца. Муж лежал рядом, оперевшись на руку, и пристально меня рассматривал. Рассматривал! Взвизгнув, я подскочила. Потянулась к нему руками, коснулась осторожно щеки и вдруг поняла: у него блестели оба глаза одинаково. Красивые серые глаза, оба живые. Вот это — чудо!

— Но как эти возможно? — выдохнула я. — Твои глаза… они…

— Да, — кивнул он. — Я сам до сих пор не могу осознать. Лежу и любуюсь тобой. Обоими глазами.

Что-то в его голосе было не так, не правильно. Я остро ощущала, что он не рад. Впрочем, ещё вчера я поняла, что Арман сердит. Но разве я не сделала правильно, разве не вернула ему зрение? Победителей ведь не судят, верно? Отчего же он даже ни разу не поблагодарил меня? Да что там, разве мне нужны его слова? Я просто хочу немного любви, я ведь не прошу чего-то невероятного!

Поджала губы, поднимаясь, стягивая через голову сорочку. Раз он теперь видит — пусть любуется мной. Я красива, я знаю об этом. И талия, и изгиб бёдер, и стройные ноги. Грудь, правда, стала больше, это меня смущало, но со спины этого не видно.

Натянула короткие кружевные панталоны, всей спиной ощущая его взгляд. Отчего же он медлит? В прежние дни достаточно было вот так выгнуть спину — и я бы уже стонала под ним. Сейчас всё изменилось. Неужели я не нравлюсь ему больше? Корсаж, потом тонкое муслиновое платье в желтую полоску. Крепкие пальцы на спине помогают застегнуть крючки и завязать бант на талии. Я оборачиваюсь, кусая губы и злясь. Спрашиваю прямо:

— Ты не хочешь меня?

— Я не знаю, что мне теперь с тобой делать, — неожиданно признаётся Арман.

— Как это что? — широко раскрываю я глаза. — Любить? Целовать? Носить на руках? Падать на колени и уверять, что я — самая прекрасная в мире женщина?

— Пожалуй, пора бы и упасть, верно?

— Я не понимаю тебя, — на что он опять обиделся? Не мужчина, а загадка.

— Да, ты меня совсем не понимаешь, Ива. Не слышишь. Ни о чем не спрашиваешь. Просто делаешь, что пожелаешь, верно? Не жалеешь, что зрение ко мне вернулось? Больше нельзя меня водить на поводке, словно телёнка. Не боишься, что я опять сбегу?

Я почувствовала, как закружилась голова от его злых слов. Сглотнула.

— В чем ты меня обвиняешь сейчас? — прошептала с трудом. — Арр, я все сделала, чтобы тебя спасти! Только ради тебя я…

— Ради меня? — перебил он меня. — Ты в этом уверена? Все, что ты делала — было лишь потому, что ты так хотела. Сама хотела. Я просил меня искать? Нет. Я просил возвращать мне зрение? Нет. Ты сама так решила. Сама.