Гесериада

Более других, как известно, потрудился над Гесериадой акад. Шмидт, который переиздал ее Пекинскую версию, дал немецкий перевод Гесериады, а также и историко-литературное исследование о ней. Непосредственная большая работа над изучением текста, видимо, значительно высвободила его из-под гипноза культовой идеи: Шмидт определяет Гесериаду как монгольскую героическую сагу, хотя и разделяет кое-что из Клапротовой культовой концепции[5]. При этом он находит естественными в Гесериаде и принцип чудесного, и религиозный элемент, как присущие героической идее всех вообще эпопей; и трактовку событий «чаще в тонах сказки, чем высокой поэзии» — как особенность, присущую центральноазиатским народностям (?). «И его несколько дикая степная поэзия, и его слишком осязательные и жесткие метафоры, и трактовка событий чаще в тонах сказки, чем высокой поэзии, — все это показывает нам центральноазиатские народности в целокупном, живейшем и наглядном представлении... показывает нам центральноазиатские народности северного Тибета и стран у верховьев р. Хуан-хэ, равно как и у Хуху-нора, в их домашнем быту, в их занятиях, в их национальных понятиях и суждениях, в их походах и вооруженных столкновениях — неизмеримо лучше всякого описания чужою рукой»[6].

После Шмидта Гесериада изучалась главным образом с лингвистической стороны как литературный образец живого монгольского диалекта; а также — в области сравнительного фольклора, в связи с появлением многочисленных записей сказаний о Гесере. Лексический состав памятника в полной мере использован, кроме Шмидта, классическими словарями Ковалевского, Голстунского и Позднеева (по калмыцкому изводу Гесериады), а на анализе стиля построена знаменитая грамматика Бобровникова.

В последнее время памятник был основательно исследован Б. Я. Владимировым и H. Н. Поппе со стороны лингвистической, а также в области истории монгольского письменного языка.

В области сравнительного фольклора Гесериада рассматривалась всегда в составе всех циклов легенды о Гесере. По этому вопросу необходимо отметить выводы Франке, Грюнведеля и Лауфера. Этими учеными разрешался, между прочими, выдвинутый Франке вопрос о том, какое именно религиозное сознание отражает Гесериада: буддийское или добуддийское. При этом Франке высказывался в пользу последнего предположения из-за того явно непочтительного тона, в котором трактуются здесь буддийские монахи. Однако этот вывод решительно оспаривался Грюнведелем и Лауфером. Между тем, вышеуказанные сведения H. Н. Поппе о том, что книги о Гесере являются запретными у самых правоверных буддистов, могли бы в известной мере свидетельствовать в пользу предположения Франке.

Таким образом, поиски религиозной идеи в сказаниях о Гесере снова занимают существенный пункт в историко-культурной работе по Гесеревой легенде.

Ход этих исследовательских опытов замыкается Н. Г. Потаниным, который записал много версий сказания у различных народностей Центральной Азии и посвятил этой теме целый ряд исследований. Сказания о Гесер-хане сближались им и с былинами о Добрыне Никитиче и Ставре Годиновиче, и с повестью о Вавилонском царстве, и со сказаниями об Александре Великом, и с «Саньго чжи», и с «Уленшпигелем» и т. д. Что касается при этом Гесериады, то приходится констатировать, что и метод сравнительного фольклора не дал пока здесь ощутительных результатов: о самом памятнике мы знаем лишь немногим больше современников Шмидта, причем чувствуется даже потребность высвободиться из-под власти своего рода дурной бесконечности фольклорных сопоставлений.

Последний, кто с большим знанием дела подвел итоги тем скромным сведениям европейцев о духовной культуре монголов, которые пока лишь условно называются историей монгольской литературы, Б. Лауфер[7] находит Гесериаду самым замечательным из литературно-зафиксированных героических сказаний монголов. Больше того: по его мнению, этот памятник — «без сомнения, интереснейшее произведение всей монгольской литературы», почему Б. Лауфер и находит своевременным и необходимым дать ее новый, более критический перевод, взамен совершенно устаревшего и, добавим, по условиям его времени очень несовершенного немецкого перевода акад. Шмидта.

Приводя в дальнейшем изложении свои замечания, сложившиеся в процессе работы над монгольско-калмыцкими текстами Гесериады, я не придаю им значения всестороннего анализа легенды о Гесере. Эти замечания имеют своею целью только углубить некоторые историко-литературные характеристики и комментарии предыдущих исследователей и осветить Гесериаду с новой стороны, еще никем не затронутой, со стороны выступающих здесь социальных отношений.