— У него один глаз слепой, а другой кривой! — отвечала пчела. — Я ужалила его в губу.
— Ты залезь ему, — велит лама, — залезь поглубже в левую ноздрю и убей его проколом главной артерии.
Насекомое налетает, а Цзуру, делая вид, будто у него идет носом кровь, заткнул правую ноздрю, а левую ладонь подставил в виде ловушки. И не успела пчела влететь, как он поймал ее в свою ловушку. Поймал и крепко зажимает в кулаке. Тут вдруг лама упал без памяти со своего кресла, упал и катается по земле. Отпустит немного Цзуру пчелу — лама приподнимается немного и кланяется ему; опять прижмет — лама замертво без памяти лежит.
Поняла тогда младшая сестра Цористон-ламы, поняла Химсун-гоа, что Цзуру поймал душу ее старшего брата. Направляется она к Цзуру, держа в одной руке драгоценный камень бирюзу, величиною с голову грифа, а в другой руке — корчагу с водкой. Тогда Цзуру выступает вперед и обращается к ней:
— Ай-ай! Полюбуйтесь-ка на свою невестку. У нас в тибетской земле так ведется, что ханская невестка до трех лет не должна заговаривать с посторонним мужчиной, а невестка простолюдина — да трех месяцев. А у этой беспутной невестки нет что ли ни свекора, ни свекрови? Или, может быть, для нее вот это насекомое — и муж, и свекор со свекровью?
С этими словами Цзуру повернулся к ней спиной и отошел. Тогда подходит к нему цзаргучей[48] Цористон-ламы, горбач Хара, и с низким поклоном заводит речь:
— Вот каково будет впредь: кто что увидит, да тебе не покажет, пусть у него глаза выколят. Кто что услышит, да тебе не скажет, пусть у того уши оглохнут. Будет есть, да тебе не даст, пусть у того зубы потрескаются. Добудет что, да тебе не даст, пусть ему руки переломают.
— Голубчик Цзуру! Забери ты все эти драгоценности, возьми на придачу и эту Химсун-гоа, только пусти эту пчелу! — так взмолился с поклонами Хара.
Тогда Цзуру выпустил насекомое. Лама с поклонами поблагодарил Цзуру и с почетом усадил на свое седалище. А Цзуру взял Химсун-гоа и отдал ее старшему своему брату, милому сердцу его, Цзаса-Шикиру.
20
Цзуру геройскими подвигами в Тибете добывает себе жену, дакиниссу Рогмо-гоа
В ту пору прибыла в Тибет дочь Сенгеслу-хана, Рогмо-гоа, озабоченная тем, что все не находит по себе мужа. Прибыла она с тремя своими знаменитыми стрелками, тремя могучими борцами, с одним великой мудрости ламой, в сопровождении многочисленной свиты.
«Говорят, в тибетской земле есть тридцать чудо-богатырей: не окажется ли среди них достойного меня мужа?» — думала она. Созывали десять тысяч женихов, собирались десять тысяч женихов. Отправлялся и Цотон-нойон, а Цзуру просится с ним:
— Посади меня сзади, сундлатом, дядюшка Цотон!
— Уж не собираешься ли и ты, дурной, свататься за дакиниссу Рогмо-гоа? — говорит Цотон и уезжает, сказав, что едет совсем в другое место.
Отправляется и Царкин.
— Дядюшка Царкин! Посади и меня с собой сундлатом! — просит Цзуру.
— Поезжай, родимый соплячок! — говорит Царкин и посадил с собой Цзуру.
Приезжает Царкин. Собралось уже десять тысяч женихов, и во главе их, оказывается, Цотон-нойон. Тогда Цзуру говорит:
— А я-то горевал, что дядюшка Цотон едет совсем в другое место. А на деле выходит, что он-то и заполучит Рогмо-гоа. В добрый час!
Поднимается Рогмо-гоа, выходит и ведет такую речь: