— Думаем, что строили, предусмотрев все возможные удобства: ветру не погнуть, ливням не размыть; ни лампад особых не надо искать, ни курительных свечей, ни святой воды-расаяны. По сердцу ли тебе, Мерген-хан?
— Ваш покорный слуга доволен, — говорит Цзуру. Теперь я вас провожу домой. Вам предстоит возвращаться через наш Тибет, или же другой дорогой, несколько в сторону. Непременно поезжайте через Тибет, да заезжайте по пути к Цотону. Он непременно станет вас, как проезжих, расспрашивать, не бывали ли вы в Энхирехойн-Цзу? А вы отвечайте, что заезжали. «Туда, — скажет он, — укочевал наш Цзуру-сопляк; жив этот негодный или умер?» А вы ответьте, пожалуйста, Цотону так: Цзуру-соплячок выстроил там храм в честь Хомшим-бодисатвы, употребив для этой постройки всевозможные драгоценные материалы: и камень, и железо, и серебро, и золото, и драгоценные стекла, и свинец. Но самого-то Цзуру, должно быть, уже нет в живых: тот его дом стоит без хозяина.
17
Цзуру, заманив к себе Цотона, избивает его и опозоривает перед всем улусом
Проводив этих купцов, Цзуру занялся постройкой вокруг своего дома крепкой ограды из колючих деревьев. В ограде оставил он всего одни ворота, к которым приделал железную цепь длиною в 30 алданов. Вбив затем в землю две трехсаженных сваи, на одну из них, укрепленную у самой проезжей дороги, он приладил из железной цепи петлю, с таким разрывом, в который как раз мог бы въехать конный человек. При самом же входе в западню он положил ворох дрючьев.
Когда купцы-проезжали мимо Цотоновой ставки, он сам выехал к ним навстречу и стал расспрашивать. Тогда, выдавая наставления Цзуру за свои собственные слова, купцы рассказали ему все по порядку.
— Славно, — думает Цотон. Седлает своего гнедого, привешивает к поясу сайдак и приезжает в Энхирехойн-Цзу. Почуяв своею вещею силой, Цзуру ложится возле своей западни, притворившись мертвым. Цотон подъезжает. Конь его становится на дыбы, испугавшись дороги. Пришпоривая коня, он хлещет его по голове и ляжкам. Конь рванулся вперед и, стараясь обойти дорогу, попал прямо в железную западню. Тогда Цзуру вскакивает, подбегает, вырывает из земли одну трехалданную сваю и несколько раз обматывает цепью коня вместе со всадником. Опутав их таким образом, Цзуру принялся хлестать их дрючьем, не разбирая ни коня, ни всадника. А нахлеставшись вдоволь, вырвал он вторую сваю, точно таким же образом опутал коня цепью и пустил на волю. Гнедой вдруг понес...
— Что это Цотон-нойон, сбесился, что ли? — говорят люди. Простыми средствами его, однако, не поймаешь: давайте-ка будем ловить его, прорывая наперерез ему канавы.
А конь тем временем все несет... И носился он так целых семь суток, никакими средствами неуловимый. Тогда тибетцы всем улусом устроили на Цотона настоящую облаву, нагромоздив в три ряда телеги и идя правильной облавной цепью. И только таким образом удалось его поймать. Распутав цепь, они сняли его с коня, но Цотон еле передвигает ноги.
— Что с тобой случилось, дядюшка Цотон? — спрашивают все в один голос.
— Мимо меня, — говорит Цотон, — проезжал большой купеческий караван, и я стал расспрашивать купцов про Цзуру, помер он или живой. Уж не сочли ли эти купцы, что я побил у них отцов-матерей: наврали мне, будто он умер, а на самом деле, когда я приехал к Цзуру, тот поймал меня и вот, как видите, отделал до полусмерти.
Тогда заворчал на Цотона Цзаса-Шикир:
— Ты спрашиваешь, не сочли ли эти купцы, будто ты побил у них отцов с матерями. Ну, а Цзуру-то разве убил у тебя отца с матерью, что ты изгнал его в погибельное место, в Энхирехойн-Цзу? Бил тебя мой брат, да жалко, что не забил до смерти!
После этой перебранки весь народ разошелся по домам.
18
Цзуру и девушка Аралго-гоа
Однажды во время охоты встречает Цзуру дочь Ма-баяна, Аралго-гоа, с мешком на плечах, в котором та несла пирог с начинкой из баранины и дикого лука. Цзуру спросил ее, кто она такая и зачем пришла сюда.
— Я дочь Ма-баяна, Аралго-гоа, — отвечает девушка. — Мой отец прислал меня просить у тебя позволения кочевать здесь.
— Ладно, — говорит Цзуру, — подожди тут, а я пойду снесу это кушанье своей матушке.
Возвращается Цзуру к девушке, а та спит. Тогда Цзуру побежал в табун ее отца, притащил скинутого кобылой жеребенка, подсунул девушке под подол и будит ее. Проснувшись, та привстала, а Цзуру и говорит ей:
— Как это ты смела прийти ко мне, ты, девушка с таким грехом и нечистотой? Если предположить, что ты сошлась со своим отцом, то должна бы родить ребенка с лошадиной головой. Если б сошлась со старшим братом, должна была родить ребенка с лошадиной гривой. Сошлась бы с младшим братом — должна бы родить ребенка с лошадиным хвостом. Сошлась бы с чужеземным рабом, должен бы родиться ребенок с четырьмя конскими ногами. Ну-ка встань, распутная ты девка!
«Беда! Что же это такое говорит он мне?» И так подумав, девушка вскочила, а из-под подола у нее и выпал жеребенок.