Гесериада

«Ой горе, ой грех какой, какое осквернение!» — убивается девушка. Цзуру, милый! Никому об этом моем грехе не говори, а возьми меня замуж.

— Ты правду говоришь? — спрашивает Цзуру.

— Правду, — отвечает девушка.

— А коли правду, так лижи в знак клятвы мой палец. И с этими словами Цзуру уколол свой мизинец и заставил ее лизать кровь. Потом берет он хвост жеребенка, вешает девушке на шею и говорит:

— Это в знак нашего обручения! А отец твой, — продолжал он, — отец твой пусть кочует здесь один, прочие же хошунцы пусть и близко не подходят!

Девушка поехала домой.

19 Цзуру на свадьбе в доме Цотона

Цзуру продолжал охотничать, а в это время за старшего сына Цотон-нойона, Алтанту, выходила замуж Мачиха-Химсун-гоа, дочь Ма-баяна, младшая сестра Цорцстон-ламы, которому Царкин доводился дядей по матери. И вот Цористон-лама провожает невесту. По дороге встречает его Цзуру и, взяв его лошадь под-уздцы, говорит:

— Ты — милосердующий ко всем старший лама, а я — ничтожный бедняк: так подари мне, лама, что-нибудь от твоих щедрот!

— Что я могу дать тебе в данную минуту; я — человек, находящийся в пути? Завтра Цотон-нойон устраивает большой пир: приходи туда, и я покажу свою щедрость.

А Цзуру не отстает и говорит:

— Если б ты действительно собирался что дать, так разве не при тебе твой верховой конь и шуба на плечах?

— Посмотрите на дерзость этого нахала! — вскрикнул лама и хлестнул Цзуру плетью по голове. Тогда Цзуру сбросил ламу с коня и навалился на него. Тут подоспел Царкин, дядя Цзуру по матери:

— Оставь его, голубчик Цзуру, оставь, батюшка Цзуру, — просит он. — Не заводи ссоры с этим человеком: ведь если мне вступиться за Цористон-ламу, как за своего шурина, обидишься ты, мой племянник, а вступиться мне за тебя, своего племянника — обидится на меня мой шурин. Не завтра ли большой праздник? Если тебе не с чем явиться, ну так что же? Попроси у людей хоть клок мякины, да приноси! Тогда Цзуру выпустил ламу и говорит:

— Прощаю тебе только по просьбе дяди Царкина. Но смотри, как бы я не осрамил тебя и здесь, в этой жизни, при всем народе, да и в будущей — там при Эрлик-хане!

На следующий день Цзуру, выпросив у людей козу, зарезал ее, сварил мясо, сложил в мешок и, взвалив на плечи, пошел с матерью на свадьбу.

За столом на первом месте сидел Цотон-нойон, а Цористон-лама — на первом месте на женской половине стола. Пир в разгаре. Цзуру не предложили даже места за столом, и он уселся ниже всех мужчин, как и его мать, тоже поместившаяся на голой земле, за неимением места за столом. Тогда Цзуру выбежал, набрал и принес себе в юрту конского помета и на нем соорудил себе стол, воткнув в него вербовый прут, который он на конце расщепил на три части.

Всех гостей обнесли, все едят: только одному Цзуру никто ничего не подает. Цотон-нойон сидит, держа в руках целый ха, бараний передок с ребрами.

— Дядюшка! — обращается к нему Цзуру. — Мяса тут целая гора, а вина — море разливанное. Глаза-то счастливые — им все видно, а в озорную глотку ничего не попадает. Дай-ка мне, дядюшка, эту свою ха!

— Дал бы я тебе от седловины, — говорит Цотон, — да боюсь, не было б худо для самой основы моего благосостояния. Дал бы мозговую кость от середины переднего бедра — да как бы не постигло несчастье моих детей. А дать мозговую кость от верхней части бедра — не вышло бы горшее из всех зол. Возьми себе, да отведай-ка черной земли, да кашля, да слез с мокротами поотведай. Забери скотскую всю падаль на западном берегу реки, забери падаль на восточном и северном, всю забери себе! Или на-ка, вот, возьми, — продолжал Цотон, — возьми-ка отбери тряпки-лоскуты у просватанной девки, или отними передние амулеты у вошедшей в дом снохи.

Тогда Цзуру вскакивает с места и обращается к гостям с такою речью:

— Прошу у всех внимания. Вот — оно, каково пожаловал меня своею милостью дядюшка Цотон! Он жалует мне черную землю: стало быть, вы, промышляющие рытьем кореньев ургунэ и хичжигинэ, а также и вы, землепашцы, обязаны впредь выбирать у меня разрешение, иначе будет на вас великое заклятие. Жалует он меня также слезами и мокротами всех кашляющих и льющих слезы людей. Смотрите же, впредь не кашлять и слезы не лить без моего позволения, а кто закашляет или прослезится, не спросись у меня, — на том будет великое заклятие. Дарит он мне также всю падаль: и конскую падаль к западу от реки, и скотскую падаль к востоку, и овечью падаль к северу от главной реки. Питайтесь же ею, но и то не иначе, как с моего разрешения, а иначе будет на вас великое заклятие. Он велит мне также забрать передние амулеты у выданной замуж девки!

С этими словами Цзуру подбегает к Химсун-гоа и, начинает стаскивать с нее все надетое и привешенное.

Но тут-то и обнаружилось, что Цористон-лама был чародей. Выпускает он из левой своей ноздри пчелу и велит ей:

— Подлети-ка к Цзуру да выколи ему один глаз.

Вещею силой своею понял Цзуру: один глаз закрыл тотчас, а другой наискось сощурил. Насекомое бросается на него, но с перепугу жалит Цзуру в губу и назад к ламе.

— В глаз ты его ужалила? — спрашивает лама.