Гесериада

— Ах, отца твоего башку! Сбесился ты, что ли, подлый дурень? Не для того ль я брал табун, чтоб отдать тебе? Как это так: ты, ширайгольский богач, клянчишь лошадей у нищего тибетца! Лучше бы тебе убираться добром. Правильно и то, что у тебя хубилганы, правильно и то, что у Гесера нет хубилганов. И с этими словами он продолжает свой путь, а над самой его головой близко летят три серых орла.

— Смотри, тибетский нищий! — говорит Цзурган-эрэхэйту. — Из трех летящих над тобой орлов передний — мать, а задний — отец. Если я застрелю среднего так, что он упадет прямо возле тебя, то это пусть будет на твою голову, а промахнусь — пусть будет на мою! С этими словами он выстрелил и угодил так, что орел действительно упал возле Банджура.

— Отца твоего башку! — выругался тот. — Разве мужественный человек показывает свою доблесть на птице? Разве ты не говорил только что, будто на тебе обет поста? Зачем же ты уверял, что никого не можешь лишать жизни? Или твой лама, налагавший на тебя пост, говорил, что убивать птиц — ничего? Смотри же теперь ты, негодный трус!

— Вон там, к северу, на вершинах гор находится три оленя. Олень западной горы — святыня матери, олень восточной горы — святыня отца: поэтому я буду стрелять в оленя средней горы. Но, намечая стрелять в оленя средней горы, я не буду стрелять и по нем, а прострелю гору от ее основания до вершины, и олени западной и восточной горы упадут по обе стороны. Только ты, негодный, смотри хорошенько! И взяв лук наизготовку, он молит-заклинает свои лук и стрелы:

— Не из рога ли оленя верхние наконечники у моего лука, не из рога ли белого цзерена его нижние наконечники? Не цвета ли печени оба внутренние его бока, не бела ли, как морская раковина, его рукоятка, не голуба ли, как радуга, его тетива? Да хранят будды десяти стран света моего Гесер-хана, да хранят эти будды верхние его наконечники; да хранят четыре великих драконовых хана нижние его наконечники, да хранят четыре великих тэнгрия-махараджи оба внутренних его конца! Тетиву да хранит голубая радуга, а рукоять удержу я сам, Банджур — богатырь! Подними ты, стрела моя, желто-пыльный вихрь! И он, пустив стрелу, прострелил гору по самую вершину, и вот олень восточной горы повалился по сю сторону, а олень правой — по ту сторону, и вихрем от полета стрелы подняло пыль. Оробел Цзурган-эрэхэйту, и, едва удержавшись за гриву коня, озирается во все стороны, а Банджур взял свою стрелу и двинулся вслед за своим табуном.

Нагоняет его Цзурган-эрэхэйту и говорит:

— Не ты ли зовешься Банджуром? Не следует спорить с мудрецами, сокровищами земли; не следует противиться могучим ханам и нойонам. И с тобой я не стану больше тягаться волшебством, а буду лишь просить отдать наш табун.

— Ну, знатный человек, придется, видно, мне забрать твой табун, сначала прикончив тебя, тогда незачем будет и отдавать тебе.

— Ах, Банджур! Как говорится, павлина узнают по его хвосту, а мирского доброго человека, — по доброй славе. Отдай мне, по крайней мере, двух моих коней, белого и шелковисто-вороного, а я покажу тебе еще одно диво!

Рассердился Банджур и говорит:

— Ты только что стрелял и хвалился, что вот оно диво. Теперь же выпрашиваешь пару коней и опять собираешься подивить дивом: какое же у тебя настоящее диво? Убить бы тебя, ничтожного, но кто же тогда расскажет ширайгольским ханам о доблестном муже? Но если пошло на дружбу, то отдай мне буро-серого аргамака, который под тобой: он будет под пару бурому коню моего Цзасы. Я же отдам тебе трех лошадей, которых ты просишь, и сверх того, еще одну девятку коней: пусть это будет моею придачей.

— Ну-ну! — отвечает тот. — Отдав тебе своего буро-сивого аргамака, что я скажу своим?

— Значит, ты, — говорит Банджур, — ты собираешься забрать мое обманом? В таком случае я заберу твое убийством: чей же будет буро-сивый аргамак?

— Эх, Банджур, к чему сердиться? Я отдам!

И Шестипалый отдал ему своего буро-сивого аргамака, а Банджур дал ему взамен тех двух лошадей и еще девять коней и, поручив ему хорошенько рассказать о своих делах трем ханам, поехал дальше. Вернувшись домой, Цзурган-эрэхэйту обо всем подробно рассказал трем своим ханам, которые заметили на это:

— Если у них один-единственный богатырь простреливает гору, то что же у нас останется, когда их будет тридцать?

Приезжает домой и Банджур. Буро-сивого он поднес своему Цзасе и, по прошлому примеру, правильно распределил табун, но Цотона опять обошел.

7 Единоборство Красноглазого с Шимцу

Теперь отправляйся на поиск ты, Сумуев сын, мой Улан-Нидун-Красноглазый! — сказал Цзаса.