Гёте. Жизнь и творчество. Т. 2. Итог жизни

В 1798 году архитектор Туре, руководивший строительством замка, перестроил внутренние помещения придворного театра, увеличив их и приспособив к современным требованиям. Открытие состоялось 12 октября премьерой драмы Шиллера «Лагерь Валленштейна» (в тот же вечер давалась также пьеса Коцебу «Корсиканцы»). В «Прологе», написанном специально для этого торжественного случая, Шиллер высказал свои художественные убеждения тех лет. Хотя муза, говорилось в «Прологе», претворяет действительность «в веселую игру искусства», зритель не должен заблуждаться и думать, что все это только искусство, художественная правда всегда предполагает раскрытие правды жизни. В заключительной строфе автор не без основания, как мы теперь знаем, обращался к публике, призывая ее понять непривычную для театра стихотворную речь:

И если нынче муза,
Богиня пляски вольная и пенья,
По праву немцев давнему, себе
Потребует и рифмы — не взыщите!
И будьте благодарны, что она
Суровую действительность в игру
Искусства претворяет, что сама
Свои же чары рушит, не идет
На то, чтоб ими правду подменить.
Сурова жизнь, но радостно искусство.
(Перевод В. Н. Зоргенфрея —

Шиллер, IV, 6)

С завершением «Пикколомини» Шиллер впал в депрессию. От имени «уполномоченной Мельпоменой комиссии по делу Валленштейна», как значится в полном юмора письме от 27 декабря 1798 года, Гёте и Кирмс насели на драматурга: дескать, «отряд гусаров» получил «приказ любой ценой овладеть Пикколомини, отцом и сыном, и доставить их, если уж не сразу обоих, то по крайней мере поодиночке». Шиллер взялся за работу, и уже 30 января 1799 года была поставлена вторая часть, а 20 апреля — и третья часть трилогии — «Смерть Валленштейна». Остальные драмы Шиллера: «Мария Стюарт» (14 июня 1800 г.), «Мессинская невеста» (19 марта 1803 г.) и «Вильгельм Телль» (17 марта 1804 г.) — также приняли крещение в Веймаре. Не без трудностей были осуществлены постановки шиллеровских драм. Вмешивался герцог. В ходе работы, естественно, высказывались замечания по тексту и пожелания, но это делалось в доброжелательной форме и часто совместно обсуждалось; герцог же, когда ему что-то не нравилось, просто приказывал убрать или переделать. В «Марии Стюарт», например, его насторожило, что «на театре будет представлена сцена причащения» (письмо Гёте от 10 июня 1800 г.). Шиллер внес некоторые изменения, а после того, как Гердер высказал свои замечания, вовсе убрал кое-что из текста для очередной постановки. Когда публика после представления «Мессинской невесты» устроила бурную овацию и один преподаватель провозгласил с балкона тост в честь Шиллера, что сочли неприличным, Гёте пришлось официально уведомить об этом коменданта университетского города и потребовать от него, чтобы тот вызвал к себе «означенного» доктора Шютца с целью выяснить, как он «мог позволить себе подобное уклонение от наших правил», ибо известно, «сколь пристойное спокойствие, к нашему удовольствию, царило в Веймарском театре» (23 марта 1803 г. — XIII, 277). Это был придворный театр, и считалось недопустимым, чтобы граждане провозглашали здравицу в честь поэта — подобное можно было позволить лишь по отношению к государю. Постановку «Орлеанской девы» герцогу удалось вовремя предотвратить. Он опасался, что Жанна д'Арк, «эта девственница под панцирем» (Каролине Вольцоген, апрель 1801 г.), вызовет такой же смех, как в «Пуцелле» Вольтера, известной в XVIII веке пьесе. Не заботился ли он при этом еще и о Каролине Ягеман? Чтобы она появилась на сцене в столь сомнительной роли и подверглась насмешкам — этого он, конечно, допустить не мог.