Гезат

Мои подчиненные с мстительной радостью добивали раненых и стягивали с трупов доспехи, оружие, одежду и обувь. Пусть наша армия и отступает, но мы-то с добычей, причем очень большой. На каждого придется по паре лошадей, комплектов доспехов, оружия и одежды с обувью. Плюс съестные запасы в торбах, притороченных к седельным подушкам. К моему удивлению, питались повстанцы хуже римской армии. Редко у кого был кусок копченого окорока или сала, только черствые лепешки из пшеничной или ячменной муки.

Как ни странно, наша маленькая победа подбодрила легионеров. Она как бы компенсировала горечь от неудавшегося штурма. Пусть повстанцы потеряли в два раза меньше людей, чем римская армия во время неудачной атаки Герговии, зато и потери у нас были меньше. Погиб всего один человек, получивший стрелу от кого-то из своих, да еще шестеро были легко ранены, когда копьями сбивали всадников. Захваченных лошадей официально купили на нужды римской армии, поскольку они были нашей законной добычей. Правда, заплатили за них полцены. Других покупателей все равно не было, а возиться с таким большим табуном нам было не с руки. Пусть о них заботятся обозные, которым лошадей отдали, чтобы использовали, как вьючных.

Жеребца изабелловой масти я подарил Квинту Туллию Цицерону. Легат еще во время осады Герговии пожаловался на своего. Мол, норовист и кусается. Я не стал говорить горе-драматургу, что именно мешает плохому наезднику, не оценит юмор. Его жанр — трагедия. Уверен, что и у нового жеребца быстро найдутся недостатки. Бабочки везде видят цветы, мухи — говно.

85

По правому берегу Лигера (Луары) расставлены посты эдуев, которые следят, чтобы римская армия не переправилась к ним. Все мосты разрушены, а река все еще полноводна. Второй день вся армия ищет брод, но никак не найдет. Все злы и раздражительны. В тылу у нас армия повстанцев, которая становится с каждым днем все больше. Чем скорее мы уберемся с земель эдуев, тем будет лучше.

Настроение у моих подчиненных, за исключением секванов, препаршивейшее. Теперь им приходится сражаться с соплеменниками. Я их понимаю, поэтому не требую нападать первыми. Зачинщиком выступает «секванская» турма, а эдуйским приходится защищаться. Впрочем, стычки случаются редко. Повстанцы избегают сражений, предпочитая нападать на обозы. Эта тактика дает результат: с продовольствием в римской армии опять проблемы. Основная пища — мясо, добытое охотой.

То, что мои подчиненные из одного племени с нашими врагами, сыграло и положительную роль. Я подумал, что местные уж точно знают, где сейчас можно переправиться через Лигер. Как-то же они попадают на наш берег и перебираются на противоположный, причем немалыми отрядами. На лодках столько не перевезешь быстро, а если мероприятие затянется, могут быть застуканы нашими разъездами.

Вечером второго дня я вызвал Кона и дал ему задание:

— Отбери десяток воинов, умеющих плавать, переберитесь утром на тот берег, углубитесь, а потом вернитесь другой дорогой, представьтесь повстанцами и поспрашивайте у местных, где можно переправиться вброд. Мол, спешите присоединиться к восстанию, но выросли вдали от глубоких рек, боитесь их, потому что не умеете плавать.

— Хорошо, попробую, — ответил он.

— Цезарь должен щедро наградить, — простимулировал я.

Впрочем, награда была для них второстепенна. Как догадываюсь, мои подчиненные-эдуи желали как можно быстрее убраться с родных земель. На чужих им будет легче воевать.

Кон вернулся после полудня. По его довольному виду я сразу догадался, что задание выполнено.

— Нашли такое место, причем недалеко отсюда, — доложил Кон. — Там нет дороги, только тропинка, поэтому никто и не проверял.

— Какая глубина? — спросил я.

— Мне будет по грудь, — ответил он и пренебрежительно добавил: — а римлянам по шею или выше.

Гай Юлий Цезарь, сцепив руки за спиной, из-за чего напоминал арестанта, расхаживал возле своего шатра. На нем была легкая белая туника с двумя широкими пурпурными полосами и пурпурной бахромой в самых неожиданных местах, а на ногах шерстяные носки до колена и дешевые солдатские калиги. Судя по тому, что свита держалась поодаль и переговаривалась шепотом, проконсул не в духе. В таком настроении он бывал быстр на расправу. Обычно холуи старались никого не подпускать к нему, а на этот раз никто даже не подумал остановить меня.

Углубленный в свои мысли Гай Юлий Цезарь развернулся, пошел в мою сторону, остановился в метре со склоненной головой, продолжая смотреть себе под ноги. Я не уступал дорогу. Все никак не научусь с трепетом относиться ко всякого рода правителям. И не только потому, что сам бывал на вершине. Сказывалось советское воспитание, привившее идеалистичную веру в равенство людей.

Не дождавшись исчезновения препятствия, проконсул резко вскинул голову и, скривив губы, произнес грубо:

— Какую неприятную весть на этот раз ты принес мне, галл?!

— У меня их две, хорошая и плохая, — ответил я. — С какой начать?