Гезат

Встретил нас проконсул у входа в свой шатер, который был больше тех, что использовали командующие римскими армиями в мою предыдущую эпоху. Как мне рассказал маркитант, «старому развратнику» Гаю Юлию Цезарю сейчас сорок два года. Он высок ростом и крепко сложен, но оброс лишним жирком. Волосы черные, зачесаны вперед, чтобы прикрыть лысину. Лоб высокий, с двумя глубокими горизонтальными морщинами. Уши прижаты к черепу — видимо, в детстве редко шалил и бывал наказан. Нос крупный, пожалуй, самая выдающаяся во всех отношениях часть лица. Рот среднего размера с пухловатыми губами сластолюбца. Брился Гай Юлий Цезарь не позже, чем сегодня утром. В мою предыдущую эпоху знатные римляне брились раз в два-три дня, а бедные — еще реже. Глаза у проконсула темно-карие, с лукавинкой, из-за чего кажется, что проконсул все время шутит. Если добавить к этому удивительную похожесть Гая Юлия Цезаря на русского юмориста Михаила Задорнова, разговаривая с ним, я в каждой реплике искал подковырку или второй смысл, понятный только посвященным. Одет проконсул был в белую тунику с двумя широкими пурпурными полосами и пурпурной бахромой по подолу, подпоясанную тонким кожаным ремешком, затянутым слабо, так сказать, свисающим на яйца, как у дембеля советских времен. На ногах сандалии. Из украшений только массивный золотой перстень с изображением Венеры, вооруженной копьем, на безымянном пальце левой руки.

— Я привел тебе трех пленных гельветов, — доложил я проконсулу и пересказал всё, что услышал от них и увидел своими глазами.

— Ты сам видел их лагерь? — задал вопрос Гай Юлий Цезарь.

— Конечно, — ответил я и добавил: — Ни за что бы ни привел к тебе пленного, не проверив его слова.

— Позовите переводчика, — приказал он своему помощнику, молодому юноше явно из патрицианской семьи, после чего опять повернулся ко мне: — Ты галл?

— По отцу, — ответил я.

— Из какого племени? — продолжил спрашивать проконсул.

— Я — гезат, у меня нет племени, служу тому, кому сочту нужным, — рассказал я.

— Откуда знаешь наш язык? — поинтересовался Гай Юлий Цезарь.

— Отец научил. Он служил на триреме. Гражданство не получил, потому что уволился раньше из-за моей матери. Она гречанка, — сходу сочинил я.

— Говоришь по-гречески? — спросил он на греческом языке.

— Это язык моей матери, впитал его с ее молоком, — ответил я на греческом.

— Гречанки попадаются восхитительные! — припомнив что-то свое, восторженно произнес проконсул. — Не мудрено, что твой отец бросил ради женщины службу!

— К тому времени он накопил достаточно денег, чтобы купить надел неподалеку от Гадеса. Там я и родился, — продолжил я.

— О, у меня самые приятные воспоминания об этом городе! — воскликнул Гай Юлий Цезарь.

— И у города самые приятные воспоминания о тебе! — произнес я наобум.

Если угадал, пойдет в зачет, если ошибся, сойдет за специфичную шутку.

Проконсул засмеялся, будто услышал что-то очень остроумное, а я так и не понял, каким запомнили его гадесцы.

Переводчиком оказался тот самый маркитант, у которого я покупал вино. То-то он так хорошо был осведомлен о личной жизни командующего римской армией. Зная гельветский язык лучше Кона, переводчик затараторил быстро. Вскоре вел разговор с пленными, как со старыми приятелями. Казалось, встретились люди, которые не виделись пару лет, и принялись делиться рассказами о прожитом врозь времени. Само собой, переводчик подтвердил все, что я ранее сказал проконсулу.

— Поведешь нас к лагерю гельветов, — сказал мне Гай Юлий Цезарь тоном, не предусматривающим возражения. — Если все так, как вы рассказываете, будешь награжден.

Что будет со мной, если тигуринов не окажется на месте или римская армия попадет в засаду, угадать было не трудно.

Несмотря на то, что стало уже темно, буцины затрубили команду готовиться к походу. Пока легионеры собрались, пока построились в походную колонну, началась третья стража. Римляне делят ночь на четыре стражи по три часа в каждой. Третья начиналась в полночь.

9

В утренних сумерках всё кажется холодным и скучным. Ночью, действительно, похолодало. На моих доспехах капли росы. Когда откидываю голову назад, тонкая холодная струйка стекает со шлема за шиворот — и хоть кричи! Поэтому стараюсь вертеть голову медленно, осторожно. Тем более, что причин оглядываться у меня нет.

Я с пятью своими приятелями-эдуями стою в последней шеренге римской конной группы, собранной с трех легионов, которой командует Публий Лициний Красс. Ему всего двадцать четыре года, что маловато для такой должности, тем более, что пока не отличился ни в одном сражении. Видимо, получил ее, благодаря отцу — как мне сказали, одному из богатейших людей Рима и, к тому же, победителю Спартака, восстание которого было подавлено всего тринадцать лет назад. Жаль, что я пропустил такое интересное событие! Гай Юлий Цезарь, убедившись, что я не соврал, что на берегу Арара осталась только тигурины, разрешил нам присоединиться к римской коннице. Само собой, место нам отвели в хвосте, чему я и рад. Пусть передние совершают подвиги, а моя задача — собрать побольше трофеев.