Гезат

Оценивать, в общем-то, было нечего, разве что уровень трусости противника. Остальные вражеские суда, как квадриремы, так и трирема, приплывшая от острова на помощь, приближаться к нам не спешили, держались на дистанции около полумили. Не думаю, что помпеянцев испугал пяток наших лодок, поплывших было к ним, а потом благоразумно повернувших к захваченному судну. Может быть, предположили, что это тоже заманивание в ловушку, что в бухте стоят наготове наши галеры, чтобы атаковать приблизившихся врагов. Как бы там ни было, но никто не помешал либурне и захваченной квадриреме зайти в бухту и пристать к берегу у крепостной стены, далековато от ворот, потому что только там были свободные места.

Там нас уже поджидал Марк Антоний с внушительной свитой подхалимов, без которых из дома не выходил. Для римлянина он был слишком падок на лесть. Ему бы на Ближнем Востоке жить. В кои-то веки легат улыбался. Быстро взбежав на квадрирему по установленный пленными матросами сходне, Марк Антоний под восхищенные возгласы подхалимов, поздравлявших именно его с великой морской победой, обошел приз, заглянув даже в трюм. До сегодняшнего дня самым крупным судном под его командованием была трирема.

— На этой квадриреме я отправлюсь на помощь Цезарю! — важно огласил легат.

— Ты заслужил это! — лизнул юнец из его свиты.

— А мы заслужили поощрения, — подсказал я.

— Вы будете щедро награждены! — торжественно заверил Марк Антоний, сразу перестав улыбаться и скривившись, будто возобновил пережевывание лимона.

Его щедрость в моем случае всего на двести денариев превысила наградные за либурну, хотя квадрирема стоит раза в полтора дороже. Впрочем, мнение по поводу щедрости у дающего и берущего редко совпадают. Видимо, все-таки сознавая, что сильно недоплатил, легат не стал возражать, когда я сказал, что надо отвезти наградные домой, отпустил меня и моих помощников на две недели.

132

Попутный теплый южный ветер подгоняет торговую тридцатидвухвесельную галеру с поставленным парусом, идущую курсом норд-ост к восточному берегу Адриатического моря. Сейчас мы примерно на траверзе Диррахия, будущего Дурреса — базы армии и флота Гнея Помпея. Несмотря на то, что гребцы работают, не покладая весел, и помощь паруса, движется галера медленно, сильно отставая от нашего флота, потому что нагружена по самое не балуй: неполная манипула легионеров-ветеранов и я со своими помощниками, рабом и лошадьми. Вообще-то я должен был переправляться на трофейной либурне, но вернулся из отпуска к самому отплытию, когда решили, что я опоздаю, и отдали места другим. Мы успели втиснуться на купеческую, которая отходила одной из последних. Позади нас только другая такая же торговая галера, но нагруженная новобранцами.

Я развалился на баке. Широкий парус сшитый из горизонтальных полос метровой ширины, красных и желтовато-белых, создает ветровую тень, поэтому ничто не мешает мне наслаждаться солнечным весенним днем. Неподалеку от меня сидят только два матроса, которые соединяют два куска троса, делая разгонный (длинный) сплесень. Мои помощники и большая часть легионеров давятся в трюме, мешают гребцам. Там не видны волны, поэтому не так страшно.

Мне видны не только они, но и две триремы из вражеского флота, который вышел из Диррахия. Большая часть его погналась за основными нашими силами, а этим, видимо, приказали захватить нас. Наблюдаю за триремами без страха, со спортивным интересом. Ветер пока что почти не помогает им, поэтому дистанция между нами, как мне кажется, не сокращается. Может быть, я ошибаюсь, но часа через два зайдет солнце, и, если не случится ничего чрезвычайного, если нашим врагам не подоспеет помощь от ушедших вперед галер, за оставшуюся светлую часть суток догнать нас все равно не успеют.

Больше меня беспокоит то, что ветер начал усиливаться. Ему есть, где разогнаться и поднять волну. Если так пойдет и дальше, то нам придется приставать к берегу, который занят вражескими войсками. Галера не рассчитана на штормование в открытом море. Не покидает и мысль о том, что шторм может быть по мою душу, поэтому спасательный жилет у меня под рукой. Точнее, в данный момент он под головой, заменяет подушку.

Вскоре солнце присело на горизонт, а ветер вместо того, чтобы стихнуть, усиливался и начинал заходить по часовой стрелке. Наши преследователи повернули к берегу, то ли поняв, что все равно не догонят до темноты, то ли испугавшись поднявшейся волны. Наш кормчий приказал убрать парус и тоже подвернул к берегу. На баке стало холодновато, и я спустился в трюм. Там было тесно и тепло. Мне уступили краешек банки, на которой, кроме двух гребцов, сидел еще и легионер. Когда первые два, загребая, откидывался телом назад, легионер тоже наклонялся, чтобы не схлопотать концом весла, которое скрипело с хрипотцой, будто устало за день. Мой конь, стоявший неподалеку, коротко и тихо всхрапывал каждый раз, когда слышал этот скрип. Наверное, у лошадей свои неприятные звуки, не такие, как у людей.