Гибель адмирала Канариса

Кренц, конечно, понял, что эти слова не предназначались ему, тем удивительнее было слышать их. Если бы следователь не знал столь хорошо Мюллера, с которым проработал почти двенадцать лет, наверняка заподозрил бы его в провокации. Но дело в том, что шеф гестапо к мелким провокациям никогда не прибегал, во всяком случае по отношению к своим подчиненным.

– Однако для всех нас важно, чтобы вы оставались вне аргументированного… подозрения.

– Мне понятна ваша обеспокоенность, Кренц. Никому не хочется, чтобы последний оплот рейха – освященное богами гестапо – прореживали точно так же, как совсем недавно делали со штабом армии резерва после ареста ее командующего генерал-полковника Фромма. Точно так же жестоко прореживали…

– Мне кажется, что никто и не решился бы поступить с гестапо таким образом, – молвил Кренц, – это просто немыслимо.

Вот только прозвучали его слова настолько неуверенно, что Мюллер не счел нужным отреагировать на них.

– Честно говоря, мне даже не хочется читать эти адмиралописания, – постучал он костяшками пальцев по небольшой стопке тетрадок. – Поэтому прислушаюсь к вашему совету, Кренц, и сразу же передам дневники фюреру. В конце концов, судьбу Канариса обязан решить он и только он. Все остальные будут выступать в роли исполнителей его воли.

– Простите, господин группенфюрер, но прочесть эти дневники все же следует. Фюрер наверняка станет задавать неуместные вопросы и очень скоро обнаружит, что вы их не читали.

– Считаете, что его это огорчит?

– Считаю, что фюреру это покажется подозрительным, – теперь уже явно переигрывал его Кренц. – Он попросту не поверит, что вы удержались от чтения записок врага рейха номер один.

Мюллер уперся локтем в стол и, глядя куда-то в сторону, долго, сосредоточенно разминал пальцами гладко выбритый подбородок.

– Согласен, это покажется подозрительным, – наконец неохотно признал он. – Однако тревожит вас, Кренц, не это.

– Не это, – покорно признал следователь. – Опасаюсь, как бы фюрер не выразил своего неудовольствия.

– Тем, что сразу же не доложили ему о найденных дневниках Канариса? – ухмыльнулся Мюллер.

– Наоборот, группенфюрер, именно тем, что мы их все же нашли.

Их взгляды скрестились, и только теперь шеф гестапо понял, что до сих пор он явно недооценивал Кренца.

– Это уже умовыводы, Кренц, а мы договаривались останавливаться только на фактах.

– Фюреру явно не понравится, что мы извлекли эти записки бывшего шефа абвера на свет Божий, и боюсь, что нам придется считаться с этим, как с самым беспощадным фактом.

– Уж не советуете ли вы уничтожить эти, – Мюллер потряс тетрадками Канариса, – неопровержимые улики?

– Этого я вам, естественно, не советовал. Но обязан сообщить, что о находке пока что известно очень узкому кругу лиц. Оч-чень… узкому.

– Скажите, Кренц, только честно: это вы специально придумали такой ход – с «недовольством фюрера», чтобы, таким образом, спасти Канариса?

– Мне плевать на Канариса, – с медлительной вежливостью проговорил оберштурмбаннфюрер. – И вам, господин Мюллер, это известно так же хорошо, как и адмиралу. Я думал только о том, как бы не навредить вам – а значит, и себе тоже.

24

Когда шлюпка подошла к борту «Дрездена», Канариса уже ждали на палубе фрегаттен-капитан фон Келлер и неожиданно появившийся на судне лейтенант чилийской береговой охраны. Барон был хладнокровно спокоен и доклад своего парламентера тоже выслушал спокойно, чтобы не сказать – безучастно. Он понимал, что переговоры завершились ничем, поэтому удивить его Канарису было нечем. Другое дело, что своим визитом и красноречием Маленький Грек сумел потянуть время, которого оказалось достаточно, чтобы принять у себя на борту командира катера чилийской береговой охраны и обо всем с ним договориться. На этого лейтенанта фон Келлер полагался теперь, как на полноправного представителя власти.

Зато когда Канарис перевел смысл своего доклада чилийскому лейтенанту, тот взорвался от негодования по поводу «наглости британцев, рассматривавших Латинскую Америку как свою будущую колонию». Вот только поток его возмущения фон Келлер и Канарис выслушали с сочувственной тоской на скорбных лицах, понимая, что ничего существенного за этим извержением словес последовать не может. Единственное, чем располагал сейчас чилиец, так это пристроенным на палубе своего катерка пулеметом. Правда, неподалеку находился и катер местного «рыбака», но воинственнее военно-морские силы Чили от этого не становились.

– И все же нам повезло, что здесь появился этот лейтенант, – повел подбородком в сторону чилийца барон фон Келлер. – Сейчас он сообщит по радио на свою базу о том, что команда крейсера просит у военного командования и правительства Чили права убежища, и сам же, со своими людьми, интернирует нас.

– А что будет с крейсером?

Фон Келлер попытался что-то ответить, однако в их беседу ворвался вой снаряда, который, перелетев через крейсер, упал буквально в тридцати футах от его правого борта. Офицеры с минуту молча ждали продолжения то ли пристрелки, то ли прицельного залпа, однако ни того ни другого не последовало.