Гибель адмирала Канариса

Начальник школы не заставил их долго томиться в своей приемной. Он уже был предупрежден, что к нему должны доставить самого Канариса, и был явно польщен таким доверием. Ничего, что само появление «первого преступника рейха» и Шелленберга он воспринял с оскорбительной деловитостью: оно позволяло СС-генералу скрывать свое жгучее любопытство.

– Полчаса назад о вашем здоровье, господин адмирал, справлялся группенфюрер Мюллер. – Услышав это, Канарис вдруг побледнел, причем произошло это настолько мгновенно, что Шелленберг всерьез заволновался по поводу его состояния.

– Мюллер? О моем здоровье? – растерянно пробубнил арестант.

– Поверьте, ни к одному из доставленных сюда генералов подобного внимания он не проявлял.

– И что вы ответили?

– Важно не то, что именно я ответил. Важно, что группенфюрер был крайне удивлен, что вы все еще не находитесь под моей отцовской опекой.

– Разве кто-либо определял время моего прибытия?

– Нет, о времени он не упоминал. Но озабочен был не меньше моего. Дело в том, что о вашем прибытии мы были уведомлены еще вчера, а я не привык, чтобы люди, доверенные моим заботам, терялись где-то на полпути.

– Почему вы вдруг решили, что адмирал «потерялся»? – забеспокоился теперь уже Шелленберг. В то время как все еще не пришедшему в себя Канарису трудно было сообразить, что стоит за этой озабоченностью бригадефюрера Трюмлера: обычная уважительность начальника курсантской школы, привыкшего окружать своих подопечных той самой «отцовской заботой», или же откровенное издевательство человека, давно исповедующего иезуитские методы руководства своим военизированным, полумонашеским заведением.

– Он почему-то считал, что вас должны были доставить сюда еще вчера под вечер.

– Шеф гестапо, как всегда, непростительно торопится, – нашел в себе мужество бывший шеф абвера. – Этим он и отличается от всех остальных моих знакомых.

– Я тоже попросил Мюллера не волноваться, господин адмирал, – проговорил начальник школы, все еще стоя за столом и с карандашом в руке рассматривая лежащие перед ним бумаги. – Но пообещал сообщить ему о вашем появлении, как только увижу вас в стенах моего заведения. Но вот вы передо мной, господин Канарис. До этого мне приходилось иметь дело только с вашими агентами.

Они обменялись взглядами, причем в глазах адмирала промелькнула искра покровительственной снисходительности аристократа, а в глазах генерала СС – почти унизительное стремление угодить своему гостю, которому адмирал, впрочем, не поверил.

Среднего роста, невзрачный на вид, с грубоватым крестьянским лицом и вызывающе резким голосом, Трюмлер на первый взгляд производил впечатление человека неприветливого и крайне невоспитанного. А по своему характеру еще и немыслимо вздорного. Однако манеры и внешность театрального простака не мешали бригадефюреру быть предельно учтивым, а в отношении адмирала Канариса – еще и строго придерживаться субординации, которую он сам же установил.

– Желаете поужинать вместе? – спросил он, обращаясь почему-то не к Шелленбергу, представавшему здесь в роли конвоира, а к Канарису, словно тот все еще имел право что-либо решать. – Вы как раз успели к столу.

Адмирал мельком взглянул на Шелленберга, и поскольку тот промолчал, сдавленным голосом произнес:

– Хотелось бы… вместе. Кто знает, когда еще придется свидеться. И потом, сами понимаете, само присутствие здесь господина Шелленберга…

– Так и решим, – улыбнулся начальник школы.

– Просил бы вас, Вальтер, разделить со мной эту панихидную трапезу, – торопливо произнес адмирал, опасаясь, как бы Шелленберг не отказался посидеть с ним в зале, в котором сейчас ужинали арестованные. Теперь он вообще готов был всячески оттягивать минуты расставания с Шелленбергом, понимая, что само присутствие этого генерала СС способно создавать хоть какую-то иллюзию его собственного могущества. Пусть и былого, но все еще не окончательно растерянного.

Адмирал понимал, что в эти минуты его одолевает непозволительный, панический страх, замешанный на почти детской привязанности к своему «жандарму». Подобно тому, как кое-кто из приговоренных к казни пытается искать сочувствия и поддержки у последнего, с кем ему дано в этом мире хоть как-то общаться, то есть у своего палача. Но поделать с собой ничего не мог.

– Ну почему же панихидную? Судить об этом пока что рано. А так, в общем, сочту за честь, – с явной неохотой согласился Вальтер. – Только не забудьте, бригадефюрер, и об этом бравом гауптштурмфюрере, – повел он подбородком в сторону Фёлькерсама, – лучшем из диверсионной группы Отто Скорцени.

Имя «героя нации» он назвал не случайно, оно должно было произвести на наставника курсантов-пограничников должное впечатление.

– Я всегда восхищался подвигами Скорцени, – слегка склонил голову Трюмлер, адресуясь к Фёлькерсаму. – Это истинный солдат. Истинный арийский солдат.

– Ваше мнение о Скорцени будет доведено до его сведения, господин бригадефюрер.