Гибель адмирала Канариса

– Только полковник Заур, – произнес он себе под нос и, вновь слегка склонив голову, но только перед Шелленбергом, поспешил удалиться.

Впрочем, бригадефюрера поразило не столько неожиданно проявившееся игнорирование начальником школы Канариса, сколько последовавшая за этим реакция самого арестованного.

– По крайней мере, приняли нас с должным почтением, – молвил тот, провожая Трюмлера благодарным взглядом. – Теперь и на это способен не каждый.

– Вас приняли с вежливостью палача, адмирал, – вполголоса объяснил ему Шелленберг. Его неприятно поразило то, как быстро Канарис поддался комплексу лагерника, выражающего признательность любому тюремщику за любое проявление элементарной вежливости.

* * *

Ужин прошел в тягостном молчании. Присоединившийся к ним барон Фёлькерсам дважды начинал заунывную байку о некоем родственнике, преподававшем в свое время в этой школе, однако отрешенное молчание собеседников всякий раз заставляло его терять нить повествования.

– Вы могли бы задержаться еще хотя бы на полчасика? – попросил адмирал Шелленберга, как только понял, что шампанское здесь не подают и что, отведав скромной солдатской пищи, бригадефюрер намерен удалиться.

– Мы и так достаточно много времени провели вместе, господин адмирал, – напомнил ему Шелленберг.

– Кажется, только после звонка сюда шефа гестапо я по-настоящему понял, в каком положении оказался. Мне бы хотелось, чтобы вы еще немного задержались. Демонстрация вашей поддержки очень важна… уже хотя бы для восприятия моей личности этими арестованными генералами, – Канарис повел подбородком в сторону зала, в голосе его почувствовалась явная мольба.

– По-настоящему вы поймете, в каком положении оказались, только когда вас переведут в подвалы гестапо, – не стал щадить его бригадефюрер, вновь – теперь уже таким вот, завуалированным, способом – укоряя его в неблагодарности.

В конце концов, он, Шелленберг, жертвуя своей репутацией и своим положением, давал ему возможность или бежать, или покончить с собой, а значит, уйти, как подобает истинному разведчику. При этом бригадефюрер мог бы уведомить Канариса, что, отправляясь в любую зарубежную командировку или в поездку на оккупированные территории, он всегда вставляет себе съемный зуб, в котором находится ампула с быстродействующим ядом. Для чего-то же он это делает!

«А ведь адмирал уже явно струсил! – почти возликовал бригадефюрер. – Причем струсил основательно».

– Так вы задержитесь? – вновь спросил Канарис, видя, что подниматься из-за стола Шелленберг все еще не спешит.

– Извините, адмирал, но нам предстоит возвращаться в Берлин. А время позднее.

– Всего полчаса, Вальтер, – потянулся к нему дрожащими руками Канарис. – Еще довольно светло. Хотя бы полчаса.

Шелленберг и Фёлькерсам устало переглянулись. Они решали для себя, каким образом поскорее и вежливее убраться отсюда.

– Видите ли, господин адмирал… – начал было гауптштурмфюрер, однако договорить Канарис ему не позволил:

– И потом, позволю себе напомнить, бригадефюрер, что вы обещали позвонить рейхсфюреру СС Гиммлеру.

Фёлькерсам взглянул на Шелленберга, как на самоубийцу: в такое время звонить рейхсфюреру? Да еще по такому поводу?! Но именно этот его испуг вдруг заставил шефа разведки СД взбодриться.

– Последнее, что я могу сделать для вас, адмирал, – как можно решительнее произнес он, – так это действительно позвонить Гиммлеру.

Канарис замер с бутылкой красного вина, только что извлеченной из дорожного офицерского чемоданчика.

– Вы действительно решитесь сделать это?

– Хотя признаюсь, что решиться будет непросто.

– Прекрасно понимаю вас. В моей жизни было немало звонков, на которые приходилось решаться, как на очень ответственный, отчаянный шаг. Но в конечном итоге всегда решался, даже когда понимал, что шансов у меня почти нет.

– Но, в свою очередь, вы должны решить, готовы ли вы к разговору с рейхсфюрером уже сейчас. Ведь второй попытки уже не случится.

– Именно сейчас, пока меня еще не перевели в один из лагерей, я и должен поговорить с ним.

– Тогда идем к начальнику школы, – поднялся из-за стола Шелленберг. – С рейхсфюрером Гиммлером лучше поговорить до того, как мой доклад, пусть даже в расшифровке телефонного разговора, ляжет на стол Мюллеру. Потому что после этого тот обязательно свяжется с Гиммлером.

– Неужели вы решитесь позвонить отсюда рейхсфюреру СС? – все еще не верил Канарис, пряча бутылку назад в чемоданчик и тоже поднимаясь. – Прямо отсюда?..

Если бы этот вопрос с таким неверием задавал какой-нибудь лейтенантишко, Шелленберг еще мог бы понять его. Но рядом с ним ступал адмирал Канарис. Тот самый, который одно время был вхож к фюреру, как никто другой. Как же быстро он пал духом, как постыдно сломался! А коль так, то что же будет с ним дальше?

10

– Мне нужно связаться с рейхсфюрером, – сказал Шелленберг, войдя в кабинет начальника школы, и, не дожидаясь его согласия, направился к столу, на котором стоял телефон. Канарис тоже вошел вслед за ним, но остался у двери этого достаточно просторного кабинета.

– В связи с арестом господина Канариса?