Гибель адмирала Канариса

– Странно, что рейхсфюрер отправился туда без вас. – В этой фразе Шелленберга были и подозрение в том, что Брандт лжет, и мелкая месть, и примирительное сочувствие… Все зависело от того, как она будет истолкована штандартенфюрером.

– О чем он, конечно же, пожалеет, – все с тем же непробиваемым добродушием согласился Брандт.

Положив трубку на рычаг, Шелленберг изобразил разочарование.

– Как вы уже слышали, адмирал, Гиммлер улетел в «Вольфшанце».

– И вместе с ним улетучилась моя последняя надежда.

– Разыскать его в ставке вряд ли удастся. Тем более что время позднее. И не думаю, чтобы адъютант обманул меня. – Канарис слушал его молча, но смотрел так, как можно смотреть лишь на Христа Спасителя. – Не судьба, адмирал, не судьба.

– Очевидно, вы правы, – угрюмо признал адмирал и повел длинной тонкой шеей, словно уже сейчас прилаживал ее к петле. – В любом случае вы – мужественный человек. Я ведь понимаю, что Гиммлер мог воспринять ваше заступничество как попытку спасти своего сообщника. Так что вы здорово рисковали, Вальтер. Уже за одно это я признателен вам.

– Я сдержал свое слово и еще найду возможность основательно поговорить с рейхсфюрером.

Канарис скорбно взглянул на Шелленберга.

– Последняя просьба, бригадефюрер: пойдемте в отведенные мне «апартаменты», разопьем прощальную бутылку вина. Или хотя бы по глотку. Вас, гауптштурмфюрер, тоже приглашаю. Много времени у вас это не отнимет.

Оба «стражника» посмотрели на адмирала, как на назойливого, слишком гостеприимного хозяина, одернуть которого они не решаются.

11

Ночное небо казалось как-то по-южному удивительно высоким, вот только зарождающийся где-то за грядой холмов легкий ветерок вместо ночной прохлады приносил гарь пепелищ. На западе, откуда он повевал, разгоралось огромное зарево пожара.

– Мне не на кого больше рассчитывать, Вальтер, – молвил Канарис, с трудом отведя взгляд от этого зарева.

– Предприму все, что представится возможным. В этом вы уже могли убедиться.

Уже попрощавшись с Шелленбергом в кабинете-камере, Канарис, тем не менее, не удержался и последовал за ним на улицу. Стоявший у входа в корпус часовой растерянно осмотрел всех троих, но так и не поняв, есть ли среди них арестованный, отдал честь и молча пропустил мимо себя. К тому же он знал, что арестованным нельзя выходить за огражденную высоким каменным забором территорию школы, а на проходной дежурит наряд.

– Вы должны понять меня, бригадефюрер. Вы и есть та последняя надежда, на которую я буду уповать все дни, кои мне придется провести здесь, в казармах. – Шелленберг заметил на глазах адмирала слезы, но, к своему удивлению, не ощутил ни жалости к нему, ни хотя бы сочувствия.

«Я ведь давал тебе возможность распорядиться последними минутами свободы! – уже в который раз мысленно ужалил он Канариса. – Что помешало воспользоваться моей добротой? На чью снисходительность ты рассчитывал: Мюллера, фюрера?! Так вот, на них и уповай!»

– Отлично понимаю вас, адмирал. И еще раз повторяю: я всего лишь выполнял приказ.

– Переговорите с рейхсфюрером, Шелленберг, переговорите, – вновь, теперь уже с укоризненной мольбой, попросил адмирал.

– Вы присутствовали при попытке связаться с ним.

Невесть откуда появившийся обер-лейтенант решительно преградил им путь у ступеней, ведущих с крыльца.

– Прошу прощения, господин адмирал, но покидать пределы корпуса без разрешения начальника училища вам категорически запрещено.

– Меня никто не предупреждал об этом, – извиняющимся тоном объяснил Канарис.

– Но теперь вы уже предупреждены. Еще раз прошу прощения.

– Учту. Представьтесь, пожалуйста.

– Обер-лейтенант Шнорре, – подтянулся офицер. – Помощник начальника училища по вопросам безопасности.

Увидев, что Шелленберг тоже остановился, Шнорре попятился назад, козырнул и, поняв, что может нарваться на неприятности, вполголоса произнес:

– Впрочем, если господин бригадефюрер СС позволяет вам оставить пределы корпуса, то можете сделать это под его личную ответственность…

– Выполняйте свои обязанности, обер-лейтенант, – вдруг жестко отрубил Шелленберг, проходя мимо Шнорре и даже не оглянувшись при этом на Канариса.

Услышав его ответ, адмирал – обескураженный и оскорбленный – остановился. Он чувствовал себя так, словно его хлестнули по лицу. А ведь зная, что перед ним помощник начальника училища по безопасности, Шелленберг мог бы сделать для него исключение, и тогда не только сегодня, но и впредь охрана вела бы себя иначе.

«Сантименты кончились, адмирал! – по-иному решил бригадефюрер. – Дальше пойдет суровая казарменная обыденность. С допросами, пытками и ночными видениями петли на шее. Вы сами избрали этот роковой путь на собственную голгофу».

Уйдя первым, Фёлькерсам ждал его теперь у ворот, дремая за рулем. Шелленберг быстро сел в машину, и «мерседес» рванул с места так, что часовой едва успел чуть отодвинуть половинку массивных ворот, чтобы машина не врезалась в них.