Гибель адмирала Канариса

– Этой подсказки я не слышал, – решительно замотал головой Фёлькерсам. – Если мне действительно придется арестовывать вас, постараюсь забыть о ней, а значит, позволю воспользоваться этим ядовитым «жалом».

– Как благородно с вашей стороны, Фёлькерсам! Так вот, знайте, что при аресте этот бригадефюрер тоже вряд ли решится воспользоваться личным оружием. Поэтому не сочтите за труд, помогите ему в этом.

– Помочь в чем? Воспользоваться личным оружием?! – рассмеялся было гауптштурмфюрер, однако, вовремя уловив, что хохот его совершенно некстати, осекся. – Но это в принципе невозможно, господин бригадефюрер. Я имею в виду: невозможно, чтобы вы оказались в числе подозреваемых. А тем более – в числе арестованных.

– Почему вы так решили? – с грустинкой в голосе спросил Шелленберг.

– Потому что в таком случае возникает закономерный вопрос: кто же тогда стоял и стоит у основания рейха? Неужто одни предатели и враги? А единственным, на кого может положиться фюрер, следует считать «гестаповского мельника»? Это ли не ужасно? При всем моем уважении к Мюллеру…

«Мюллера как раз следовало арестовать в числе первых. И в числе первых казнить», – мысленно добавил Шелленберг, но вслух ворчливо пробасил:

– Кто стоял у истоков рейха, у его основания, и кто – у его смертного одра, разбираться, похоже, будут уже без нас. В этом – жестокость нашей судьбы. И не скажу, чтобы сознание этого воодушевляло меня.

* * *

Прибыв уже поздно ночью к себе в Главное управление имперской безопасности, Шелленберг спустился в телетайпную и приказал дежурному офицеру передать небольшое донесение:

– «Обергруппенфюреру СС Мюллеру, – продиктовал он. – Полученный сегодня от вас по телефону приказ выполнен. Как вам уже известно, арестованный доставлен по указанному адресу. Подробности вам может сообщить рейхсфюрер СС Гиммлер[50]. Бригадефюрер СС Шелленберг».

Отстукивая, телетайпист, унтерштурмфюрер СС Вельт, с лукавым любопытством взглянул на шефа. Он прекрасно знал, в каких натянутых отношениях пребывают сейчас Мюллер и Шелленберг, но в то же время ясно представлял себе, как рассвирепеет «гестаповский мельник», узнав, что за подробностями ареста его отсылают к самому Гиммлеру. Иное дело, что офицер не в состоянии был вообразить, как бы это выглядело, если бы Мюллер и в самом деле решился сунуться к рейхсфюреру СС за подробностями ареста Канариса.

– Вас что-то смущает, унтерштурмфюрер? – с точно таким же лукавством поинтересовался Шелленберг.

– Меня – нет, бригадефюрер. Пусть это смущает группенфюрера СС Мюллера.

– Находите в моем послании нечто такое, что и в самом деле способно смутить его?

– Не нахожу, но Мюллер – тот обязательно постарается найти, – отчаянно храбрился лейтенант СС. – Без этого он попросту не может.

И они заговорщицки рассмеялись.

«Надежный парень, – подумалось Шелленбергу. – Следует задуматься относительно его повышения в чине».

Неожиданно для себя он вдруг решил, что пора создавать собственную гвардию: отбирать и повышать в чинах надежных людей, окружать себя ими. Позаботиться о том, чтобы «свои люди» появлялись и в провинции. Иногда – в самой глухой: лесной, горной… Где можно будет пересидеть месяц-другой во времена гибели рейха, в жуткую пору обысков и прочесываний.

Печальный опыт коллеги Канариса заставлял Шелленберга несколько по-иному взглянуть и на ситуацию, сложившуюся при дворе фюрера, и на свои собственные перспективы.

– Если поступит ответная телетайпограмма от Мюллера, доложите об этом не раньше десяти утра. До этого времени я не в состоянии буду воспринимать подобные послания.

– Боюсь, бригадефюрер, что до этого времени Мюллер не в состоянии будет составить его, – мрачно изрек Зигфрид Вельт, низко склонив почти абсолютно лысую голову над аппаратом, чтобы не встречаться взглядом с бригадефюрером.

«В любом случае этому лейтенанту нужно иметь мужество, чтобы так пройтись по шефу гестапо, – признал бригадефюрер СС. – Судя по всему, нелюбовь к “главному мельнику” рейха проникла уже и в телетайпные подвалы РСХА. Что одновременно и приятно, и крайне опасно, поскольку в любой момент может спровоцировать Мюллера и всю его гестаповскую свору».

– По-моему, вас давно не повышали в чине, унтерштурмфюрер. Напомните мне об этом при случае.

12

Вернувшись в свою скромно, по-армейски обставленную комнату, Канарис, не раздеваясь, лег на кровать, уложив ноги на грубоватую металлическую спинку. Он чувствовал себя полководцем, проигравшим решающую битву и теперь по-фаталистски отдающего себя на растерзание рока.

В эти минуты он не ощущал ни страха, ни раскаяния; даже чувство обычного огорчения – столь естественного для человека, за несколько часов потерявшего буквально все, чего сумел достичь в течение жизни, – не посетило сейчас адмирала. По своему прошлому он готов был пройтись с безразличием варвара, не ведающего ни святости погубленных им человеческих жизней, ни жалости, ни стремления хоть как-то объяснить свою алчность и жестокость.