Гибель адмирала Канариса

– Вы угадали, Трюмлер. Что вы так смотрите на меня? Не одобряете?

– Пытаюсь понять, почему вы не связались с рейхсфюрером сразу же, еще находясь в доме адмирала. То есть до ареста господина адмирала и доставки его к месту заключения.

– Это имеет какое-то значение?

– Для адмирала – да, имеет. Говорить с Гиммлером, все еще находясь дома, и говорить с ним, уже находясь в казармах Школы пограничной охраны, то есть под арестом, – решительная разница, – терпеливо объяснил ему Трюмлер. – Ведь освободить Канариса – значит признать, что арест был ошибочным. Но тогда получается, что одни сажают, другие – выпускают. Когда речь идет о таких чинах, как адмирал Канарис, подобное недопустимо.

– Это уж точно, – вынужден был согласиться с ним Шелленберг, укоризненно поглядывая на адмирала: мол, почему вы не настояли на этом звонке еще там, на окраине Берлина?

– Вот и мне кажется, что свое время и свой шанс вы, господа, уже упустили. Сами убедитесь, что рейхсфюрер СС будет крайне недоволен вашим звонком. Впрочем, попытайтесь, – завершил тираду Трюмлер, артистично разводя при этом руками, – вдруг я ошибаюсь и из вашей попытки что-нибудь получится.

– И я того же мнения.

– Но предупреждаю, что беседовать будете без моего участия и даже без моего присутствия.

– Какой из этих телефонов принадлежит к правительственной связи?

– Кстати, кто из вас намерен первым говорить с рейхсфюрером: вы или арестованный? – вдруг встревожился Трюмлер, и Шелленбергу нетрудно было понять причину его беспокойства.

– Начну разговор я, а адмирал возьмет трубку только после того, как рейхсфюрер согласится говорить с ним.

– О такой последовательности я и хотел бы вас попросить, поскольку не имею права допускать арестованных до линии правительственной связи, – Трюмлер указал рукой на большой коричневый аппарат. А как только Шелленберг приблизился к нему, демонстративно направился к двери, давая понять, что никакого участия в этих переговорах не примет.

– Так что, господин адмирал, будем звонить? – спросил Шелленберг, задержав руку в нескольких сантиметрах от трубки.

– Раз уж вы решились на этот шаг…

Трубку поднял адъютант Гиммлера штандартенфюрер СС Брандт. Очевидно, он основательно задремал перед этим звонком, потому что голос его звучал сонно и умиротворенно, как у пресытившегося кота.

– Мне нужно срочно поговорить с рейхсфюрером, – сказал Шелленберг, представившись.

– Теперь все хотят говорить с рейхсфюрером, дорогой бригадефюрер.

– Что вы хотите этим сказать?

– Скорее, спросить. Не знаете ли, отчего это вдруг все воспылали страстным желанием слышать голос рейхсфюрера?

– Мне некогда задумываться над подобными аномалиями, штандартенфюрер.

– А я вот вынужден задумываться. И над этим – тоже.

Если бы таким образом с Шелленбергом позволил себе говорить какой-либо другой полковник, он, конечно же, немедленно привел бы его в чувство. Однако полковник Брандт являлся не только личным адъютантом Гиммлера, но и очень близким ему человеком. С этим приходилось считаться во все времена, но особенно теперь.

– Мне понятна ваша гордость за авторитет шефа, – все же деликатно указал Брандту на его «место на коврике у двери» бригадефюрер. – Но лично мне рейхсфюрер нужен по очень важному делу.

– В связи с арестом Канариса, следует полагать? – иронично хмыкнул адъютант.

«Вот оно в чем дело! – осенило Шелленберга. – Брандту уже известны подробности моего перевоплощения в конвоира бывшего главы абвера, и теперь он воспринимает меня, как попавшего в западню хорька. Что ж, этого следовало ожидать».

– Вы поражаете меня своей прозорливостью, Брандт, – произнося это, Шелленберг исподлобья наблюдал за адмиралом. Тот уже догадался, что произошла какая-то осечка, и нервно разминал суставы пальцев. – Вот только заменить собой рейхсфюрера вы пока что не способны.

– Но и рейхсфюрера тоже нет.

– Позвонить на домашний?

– Неужели не понятно, что в такое время рейхсфюрер не может отсиживаться дома?! – почти осуждающе возразил Брандт.

– Но должен же он пребывать в эти минуты где-то в пределах рейха?

– Будем считать, что да, – сладко зевнул штандартенфюрер. И Шелленберг выразительно представил себе, как этот кряжистый коротышка сидит сейчас, развалившись в кресле, и мнит себя если не в облике Гитлера, то уж своего шефа – точно. – По секрету могу сообщить, что он отправился в «Вольфшанце». Самый срочный вызов.

– В «Вольфшанце»? – переспросил Шелленберг исключительно для оконфузившегося флотоводца, растерянно прислушивающегося сейчас к их разговору. – Как давно это произошло?

– Часа полтора назад. Сейчас он, возможно, еще в воздухе.

Вздох облегчения, которым Шелленберг отблагодарил адъютанта Гиммлера, предназначался не для слуха Канариса. В душе бригадефюрер почти с ужасом ждал того момента, когда в трубке раздастся голос самого великого магистра ордена СС. Он и в более беспечные времена остерегался позванивать Гиммлеру, а теперь ведь надо было отстаивать «врага фюрера и рейха» Канариса. Да к тому же в присутствии самого Канариса, который легко мог оказаться свидетелем его бессилия и позора.