Гаррисон почувствовал, что наступило время изложить то, ради чего он пересек океан. Он встал, внушительно откашлялся и, раскурив сигару, заговорил медленно и веско:
— Президент поручил мне, господа, передать вам его пожелания процветания и счастья вашим уважаемым семьям и вам лично, — он заметил, что японцы недоуменно переглянулись. — Президент поручил мне от его имени предложить вам... — он раскурил сигару, затянулся, — ...почетную капитуляцию. Почетную не для страны — для вас, господа! — Гаррисон прошелся по комнате. — Но моя миссия не ограничивается только этим. Я уполномочен сообщить вам, что американская армия гарантирует неприкосновенность японского капитала в стране, сохранение императорской власти и существующей формы государственного правления, — сигара описала полукруг. — Мы, американцы, гарантируем вашему народу демократию. Нашу, американскую демократию. Во главе с императором, если вы хотите.
Гаррисон многого не знал, но по-своему честно выполнил поручение Трумэна: убедить глав дзайбацу капитулировать, обещая, что угодно в будущем. «Там увидим, — сказал на прощание Трумэн, пряча глаза за стеклами очков. — Если на острова придут русские, дзайбацу потеряют все. И это будет самая большая наша потеря в этой войне. Невозвратимая потеря. Придем мы... там будет видно».
Если Япония не согласится на капитуляцию, то, как опасались американские воротилы, русские непременно высадятся на островах. Этого они допустить не могли. Япония, обнищавшая за время войны, становилась прекрасным источником сырья и рынком сбыта. Давно связанные с дзайбацу, американские фирмы рассчитывали после победы прибрать к рукам и промышленность Японии. Во-первых, самую развитую отрасль — текстиль. Географическое положение Японии давало право стратегам Пентагона утверждать: тот, кто владеет Японией, становится хозяином Дальнего Востока. Но это были планы на будущее. Теперь же Гаррисону предстояло добиться только одного: ценой любых обещаний склонить дзайбацу к капитуляции.
«Большая политика» начинала осуществляться. Гаррисон старался еще и потому, что на этой операции он зарабатывал свои непременные пять процентов. Не на один же год будет оккупирована Япония. Все договора, поставки, расчеты пойдут через его руки. И с любой сделки — пять процентов...
Наступила тишина. В комнате стало нестерпимо душно. Гаррисон расстегнул намокший крахмальный воротничок сорочки и закурил новую сигару. Он сказал все, что мог сказать.
— Будущее темно и неясно... — словно про себя бормотнул Ясуда, и все согласно закивали.
— Темно и неясно, говорите? — живо обернулся Гаррисон. — Сейчас я рассею темноту и внесу ясность! — он вытер шею. — Вы сами виноваты, господа, что проиграли войну... так скоро, я хочу сказать. Мы рассчитывали вести войну на востоке до сорок седьмого года, если не дольше. Вы меня понимаете? — он смотрел на присутствующих ясным взглядом. Японцы закивали. — Но... вступила третья сила. Этого мы уже не могли предотвратить. Америка не может ручаться, — Гаррисон сорвал размокший воротничок, — что завтра русские не начнут бомбить Токио. И тогда... Ну, вы понимаете, что будет тогда. Америка не может ручаться и за то, что русским не придет в голову завтра высадить десант на острова.
— Мистер... — начал было Ивасаки, но американец перебил его.
— Вы хотите твердых гарантий? — воскликнул он, снимая сюртук. — Пожалуйста! Я имею полномочия гарантировать наш устный договор именем Америки, — он вынул из кармана сложенный вчетверо плотный лист бумаги, неторопливо развернул его и передал Ивасаки. Описав круг, бумага вернулась Гаррисону. — Этого достаточно, господа? — вопрос прозвучал торжественно.
— Мы понимаем ваше высокочтимое предложение так: во-первых, ваша армия сохраняет наш политический строй, — Ивасаки оглядел присутствующих; старейший, Ясуда, кивнул. — Во-вторых, вы не ограничиваете власть императора; в-третьих, вы сохраняете наши концерны; в-четвертых, мы сохраним армию...
— Э-э-э! Я этого не говорил, — перебил его Гаррисон. — Вы сохраните армию. Пусть! Но, знаете, под каким-нибудь соусом... Резервные корпуса полицейских, подсобные части для американских войск... На первое время. Хотя бы на первое время.
— Извините, мистер Гаррисон, мы поняли вас, — Ивасаки наклонил голову. — Я продолжаю. В-четвертых, вы сохраняете нашу армию и флот. В-пятых, мы, — он обвел рукой сидящих, — сохраняем за собой право назначать и сменять кабинет министров... Простите, направлять и контролировать выборы. Правильно ли мы вас поняли?
Снова присутствующие, как заводные куклы, согласно закивали головами.
Гаррисон взъерошил остатки волос, подумал несколько секунд и ответил решительно:
— Совершенно правильно.
Наступило некоторое оживление. Послышался тихий шепот. Ясуда заговорил, размахивая руками:
— Я осмелюсь спросить, — прошепелявил он, обращаясь к Гаррисону, — зачем же ваш сенатор, мистер Коннели, заявил на весь мир: «Слава богу, русские вступили в войну, — значит, война кончена». Как же понимать ваше теперешнее заявление, мистер Гаррисон?
Тревожная тишина повисла в комнате.