Гибель дракона

Город-курорт Чжалантунь утопал в зелени. Мелководная светлая речушка, огибая город, давала воду для орошения, и в японском военном городке на каждом шагу пестрели клумбы пышных цветов. Партизаны пробрались в городок поздно вечером и залегли в цветах. Чы Де-эне решил во что бы то ни стало осуществить дерзкий план похищения японского офицера, — необходимого партизанам «языка». Кончались боеприпасы, а чтобы проникнуть в склады, нужно было знать пароль на этот месяц, известный всем японским офицерам.

Поздней ночью загулявший офицер шел в свой коттедж, насвистывая веселую песенку. И вдруг ноги его подкосились, он упал, но не ушибся, подхваченный сильными руками...

Ван Ю не узнал конца этой истории — дежурный крикнул: «Сбор отряда!» — и люди поспешно кинулись к выходу, увлекая за собой Вана.

На вершине горы, открытой «всем ветрам», стоял одинокий развесистый дуб, возле которого всегда собирались партизаны. Под дубом, на камне, сидел комиссар отряда Шин Чи-бао, а рядом с ним никому не знакомый пожилой китаец, нервно теребивший реденькую бороденку.

— Друзья! — Шин Чи-бао встал и, дождавшись тишины, продолжал. — Пришел к нам Лю Цин. Он просит... — Шин Чи-бао помолчал, пока Лю Цин поднимался с камня. — Он просит... Скажи сам, Лю Цин, мы слушаем.

— Я... — Лю Цин передохнул. — У меня... — на глазах его блеснули слезы, — никого нет теперь. Я, как семя, сгнившее в земле: ни пользы, ни радости. Всех... — Он помолчал, собираясь с силами. — Всех убили японцы. Староста донес, что спрятала невестка дезертира. Японца... Помогите отомстить!.. Помогите!..

Какое-то мгновение стояла тишина. Все ждали, что скажет комиссар.

— Ты пришел к нам как брат, — Шин Чи-бао глядел Лю Цину в глаза, — и мы приняли тебя как брата. Ты просишь нас... Римота!

Римота встал и, недоумевая, подошел к комиссару.

— Скажи, Римота, зачем ты пришел к нам?

— Я говорил...

— Скажи всем. Мы, весь отряд, — одно. Одна мысль, одно желание. Говори. Мы слушаем.

Что сказать? Что главное? Собственная жизнь? Нет, не то! Судьбы этих людей, что сидят вокруг и ждут его ответа?

— Крепость сосны узнается в мороз, патриот — в час опасности для Отчизны. Опасность проклятия людей всего мира нависла над моим народом. Над моей страной. Я хочу бороться за счастье моей Родины, за счастье всех народов. И я — не одинокая сосна среди поля. Японцы начали думать. Слова правды о России падают, что капли холодной воды на раскаленный камень... Камень веры в императора дал трещины. И скоро развалится! Я пришел к вам и говорю: вот моя жизнь, возьмите ее. За счастье народа я готов отдать ее.

— Так, — Шин Чи-бао обвел всех пристальным взглядом. — Мы говорим: японцы — враги. Нет. Не все. Ты говоришь, Лю: отомстим старосте. Но разве одинок он? В сотнях деревень сидят его братья — разве отомстить всем? — и ответил: — Нет. До поры, пока не поднимется весь народ, мы будем бить врагов нашей страны — твоих врагов, Римота, твоих, Лю, — везде. Народ все знает, народ все видит. Знает и видит наши дела. К нам идут, наши силы растут изо дня в день. Подумайте только: Римота потерял Родину. Есть ли горе больше? Но он будет бороться за счастье всех людей, а значит, и за свое счастье. Ты потерял близких — горе твое не измеришь. Но мы говорим тебе: в счастье всех есть и твое счастье. Будешь ли ты нам братом в борьбе или пойдешь одиноким мстителем, чтобы сложить свою голову, не отомстив?

Повисло тяжелое молчание, прерываемое только тихим шелестом листвы.

— Я останусь с вами... братья, — сказал Лю Цин, вытирая слезы. — У меня нет другого пути.

...Вечером Вана позвали к комиссару. Шин Чи-бао взволнованно ходил по землянке, зажав в кулаке погасшую трубку.

— Пришел? Садись. Горе, Ван. Большое горе. Пропал наш Чы. Предали. Предали! — чуть не закричал он. — До каких пор терпеть? Предал наш. Тот, кто знает дорогу. Год жил с нами. Прятался. Чы убил его. Последней пулей, чтобы не провел врага к нам. А сам... Вернулись двое. Рассказали.

— Проверить всех! — стукнул кулаком по столу Сан Фу-чин. — Истребить подозрительных! Всех! Под корень рубить!

Шин Чи-бао остановился. Недоуменно поглядел на командира.

— Нет, — решительно сказал он. — Мы связаны, как рыба с водой. Одна лягушка не делает болота, один предатель не цена всем бойцам. Убит предатель и забыт, как собака в доме покойника. Нет. Нужно другое, — он снова прошелся по землянке, шесть шагов из угла в угол. — Звать нужно братьев по делу. Тяжело Народной армии в Китае, я знаю. Тяжело русским, я тоже знаю! Но малую часть пусть дадут и нам! А не дадут — научат. Они знают больше. У них опыт борьбы. — И, словно убеждая самого себя, упрямо проговорил: — Нужно писать. В Китай. В Россию. Ты пойдешь к русским, сынок, — обратился он к Вану. — Ты знаешь Хайлар, у тебя там крепкие связи. Ты устал? После победы отдохнешь, если сможешь.

Через неделю Вану вручили письмо, испещренное подписями бойцов соединения и жителей деревень партизанского края.