Гибель Орфея

Эрик не стал слушать. Он уже спускался по лестнице и бежал домой. Он думал о Гарви с ненавистью, клял его самыми худшими словами. А Гарви стоял на крыше и смотрел, как Эрик убегал вдаль по улице и радовался за него. Потому что если бы Гарви так повезло с родителями, как Эрику, он бы ни за что с ними не ругался. Жизнь вообще была бы прекрасна.

Эрик, однако, свою жизнь прекрасной не считал. У каждого есть причины для ненависти и любви. Причин для ненависти у Эрика, на этот раз оказалось больше. Он не любил теперь вспоминать прошлую жизнь, когда было много денег и все было хорошо, родители были разговорчивы, никто ни за кем не следил, чтобы подметить какую–нибудь гадость.

Наступил день рождения Дэдрика. Непростой день, как для Эрика, так и для Розы. Утром они устроили отцу праздничный завтрак, потом Дэдрик, придерживая спину рукой, охая, пробрался в гостиную и улегся на диван.

– Все замечательно, – сказал он сам себе, но Роза была в тот момент неподалеку и подумала, что обращаются к ней.

– Это еще не все сюрпризы, – сказала она. – Будет настоящий праздник, как раньше.

«Как раньше» – это дом, наполненный светом и яркими красками, благоухающие цветы, гости в дорогих костюмах и платьях, приветливые, умные, воспитанные, приносящие подарки. Так по мнению Розы. По мнению Дэдрика как раньше не будет, потому что это были выдуманные торжества с выдуманными друзьями и весь свет, цвет и улыбки только для карьеры. А теперь может быть только как теперь – толстые, худые, измученные и усталые после рабочей недели друзья, которым очень хочется напиться и повеселиться, одетые в джинсы и футболки, или рубашки, но не из шелка или батиста, а бумажные, пожелтевшие и посеревшие со временем, как и их владельцы, а еще они будут одеты в платья, такие, знаете, слишком яркие, словно их красили краской для стен, слишком большие, слишком маленькие, пошлые, неинтересные, потому как у этих людей, должно быть, просто нет времени на воспитание вкуса. Так по мнению Дэдрика. На самом же деле, когда Роза повесила в комнатах воздушные шарики и разложила цветы, гости пришли вполне приличные. Конечно, элегантностью они не отличались, говорили с протяжными «нууу… эээ…», добавляя «типа… ага… в точку!.. ладно чо…», повышая голос, чтобы перекричать прочих говоривших, неприлично шутя, внезапно начиная подпевать любимой песне, все же они оставались такими милыми, приветливыми, дружелюбными, что и Роза была довольна. Только Эрик ушел на улицу. В доме ему было неинтересно. Особенно, когда уже ночью Бобби Вандербильд, толстяк и хам, напал на Джонатана Смолла, долговязого, пьяного, с лицом висельника, они сцепились, Вандербильд попытался задушить Смолла, обхватив его за плечи, и гости с трудом разняли их. Потом одни ушли провожать Вандербильда, другие остались утешать пострадавшего, Дэдрик был пьян и рассказывал о аферах Ролиарти, в которых он участвовал, Роза смущалась от его наглого вранья, другие жены пытались угомонить своих мужей и увести их домой.

Близилось лето. Антильцы с нетерпением ждали Дня Свободы, четырехдневного праздника. Накануне этого знаменательного события в школах проводились открытые уроки. Учителя рассказывали школьникам об истории острова, а за словами учителей следил директор или кто–нибудь из руководства школы. В городе Руморс была всего одна школа. Для шестиклассников урок проводил учитель истории Мигель Ансальдо, маленький лысый старик с усами и толстыми очками, некогда переехавший в Антилию из Испании. На этом уроке Эрик сидел рядом с Гарви, потому что в классе все места были заняты. Между собой они не разговаривали уже целую неделю.

– Привет, – тихо сказал Гарви. – Как дела?

– Никак, – ответил Эрик и сразу проверил, не смотрит ли на него директор.

– Кто такие антильцы? – громким голосом тенора спросил учитель Ансальдо. – Ну же, говорите.

– Может быть, жители Антилии? – предположил Гарви.

– Хорошо. И что же по–вашему Антилия?

– Страна.

– Нет, дорогой Гарви. Антилия – это мечта, – сказал учитель Ансальдо, директор довольно кивнул, и учитель продолжил, – Антилия, это мечта, которой заразил нас Адам Палладий. Этот человек, легенда, – учитель указал на картину, изображавшую Адама Палладия, очень странную картину, на ней было все, живописная местность, на фоне которой стоял Палладий, были его руки, ноги, туловище, облаченные в рыцарскую броню, было все, кроме головы, вверх картины оканчивался плечами, а голова, казалось, попросту не влезла.

– Почему он так изображен? – спросила Нола Беатриче, маленькая девочка с кудряшками, отличница. – Как можно, чтобы в государстве не знали в лицо такого человека?