Гибель Осипа Мандельштама

Октябрьский переворот воспринимаю резко отрицательно. На советское правительство смот­рю как на правительство захватчиков и это находит свое выражение в моем, опубликованном в «Воле народа» стихотворении «Керенский». В этом стихотворении обнаруживается рецидив эсеровщины: я идеализирую КЕРЕНСКОГО, называя его птенцом Петра, а ЛЕНИНА назы­ваю временщиком.

Примерно через месяц я делаю резкий пово­рот к советским делам и людям, что находит выражение в моем включении в работе Наркомпроса по созданию новой школы.

С конца 1918 года наступает политическая депрессия вызванная крутыми методами осущест­вления диктатуры пролетариата. К этому вре­мени я переезжаю в Киев, после занятия которого белыми я переезжаю в Феодосию. Здесь, в 1920 году, после ареста меня белыми предо мною вста­ет проблемма выбора: эмиграция или Советская Россия и я выбираю Советскую Россию. При чем стимулом бегства из Феодосии было резкое от­вращение к белогвардейщине.

По возвращении в Советскую Россию, я врас­таю в советскую действительность первоначально через литературный быт, а впоследствии — непосредственной работой: редакционно-издательской и собственно-литературной. Для моего поли­тического и социального сознания становится характерным возрастающее доверие к политике Коммунистической партии и советской власти.

В 1927 году это доверие колебалось неслиш­ком глубокими, но достаточно горячими симпа­тиями к троцкизму и вновь оно было восстанов­лено в 1928 году.

К 1930 г. в моем политическом сознании и социальном самочувствии наступает большая де­прессия. Социальной подоплекой этой депрессии является ликвидация кулачества как класса. Мое восприятие этого процесса выражено в моем сти­хотворении «Холодная весна» — <…> написан­ное летом 1932 г. после моего возвращения из Крыма. К этому времени у меня возникает чув­ство социальной загнанности, которое усугубля­ется и обостряется рядом столкновений личного и общественно-политического порядка». <…>

«Холодная весна» прилагается к протоколу:

……………………………………………

Природа своего не узнает лица,

И тени страшные Украйны и Кубани —

На войлочной земле голодные крестьяне

Калитку стерегут, не трогая кольца.

Разговор возвращается к главному, к строкам о Сталине.

«Вопрос: Когда этот пасквиль был напи­сан <…>?

Ответ: <…> В ноябре 1933 года.

Вопрос: Как реагировали на прочтение им этого пасквиля названные вами лица.

Ответ: КУЗИН Б. С. отметил, что эта вещь является наиболее полнокровной из всех моих вещей, которые я ему читал за последний 1933 год.