Гибель Осипа Мандельштама

ХАЗИН Е. Я. отметил вульгаризацию темы и неправильное толкование личности как доми­нанты исторического процесса.

Александр МАНДЕЛЬШТАМ не высказы­ваясь укоризненно покачал головой.

ГЕРШТЕЙН Э. Г. похвалила стихотворение за его поэтические достоинства. Насколько я помню, развернутого обсуждения темы не было.

НАРБУТ В. И. сказал мне: «Этого не было», что должно было означать, что я не должен никому говорить о том, что я ему читал этот пасквиль.

ПЕТРОВЫХ — как я сказал — записала этот пасквиль с голоса и похвалила вещь за высо­кие поэтические качества.

Лев ГУМИЛЕВ — одобрил вещь неопреде­ленно-эмоциональным выражением, вроде «здо­рово», но его оценка сливалась с оценкой ее его матери Анны Ахматовой в присутствии кото­рой эту вещь ему была зачитана.

Вопрос: Как реагировала Анна АХМА­ТОВА, при прочтении ей этого контрреволю­ционного пасквиля и как она его оценила?

Ответ: Со свойственной ей лаконичностью и поэтической зоркостью Анна АХМАТОВА указала на «монументально-лубочный и выруб­ленный характер» этой вещи». <…>

Вопрос: Выражает ли ваш контрреволю­ционный пасквиль «Мы живем» только ваше, Мандельштама, восприятие и отношение или он выражает восприятие и отношение определенной какой либо социальной группы?

Ответ: Написанный мною пасквиль «Мы живем»— документ не личного восприятия и от­ношения, а документ восприятия и отношения определенной социальной группы, а именно части старой интеллигенции, считающей себя носитель­ницей и передатчицей в наше время ценностей прежних культур. <…>»

В заключение поэт отвечает прямо, что «пла­катная выразительность пасквиля <…> делает его широко применимым орудием контрреволю­ционной борьбы, которое может быть использо­вано любой социальной группой».

Мандельштам назвал девятерых, о которых сам следователь был прекрасно осведомлен. Кро­ме них стихи о Сталине слышали еще семь-восемь человек, но Христофорыч не назвал их, и Мандельштам промолчал. Остались не упомя­нутыми, например, Пастернак и Шкловский. Во время свидания Осип перечислил Надежде имена всех девятерых, чтобы она предупредила их. Льву Гумилеву во время следствия читали пока­зания Мандельштама о нем и матери, он назвал их безупречными.

25 мая выносится обвинительное заключение.

26 мая, в первой половине дня, Особое Сове­щание выносит постановление — три года ссылки в Чердынь.

А 27 мая, ничего не говоря о приговоре, поэта знакомят пока лишь с обвинительным за­ключением.

«Поскольку других обвинений в какой бы то ни было формулировке мне мне (дважды — ви­димо, от волнения.— Авт.) не было предъявлено считаю следствие, не зная за собой другой вины, правильным. О. Мандельштам».

Далее — служебные записки.

«Коменданту ОГПУ.

Просьба выделить спецконвой на 28/V—с. г. для сопровождения в гор. Чердынь, в распоря­жение Чердынского райотделения ОГПУ, осуж­денного Мандельштам Осипа Эмильевича, содер­жащегося во Внутреннем изоляторе ОГПУ.

Исполнение сообщите.