Гибель Царьграда

Напрасно, сдирая ногти, Януш пытался остановиться на скользком от крови помосте, и если бы не мачта, в которую он — о чудо! — упёрся вдруг ногами, падение в «котёл» было бы неизбежно. Мимо с отчаянным криком проскользнул монашек. Или, вернее, почти проскользнул: в последний момент янычар исхитрился поймать его за шкирку. Домотканая монастырская ткань затрещала, но выдержала.

— Спасибо, — сдавленно отозвался тот, глядя на Януша вытаращенными от ужаса глазами. Под ним уже плескала морская бездна.

Поехал вниз и солдат, но кинжал, вовремя выхваченный им из ножен и всаженный в помост, остановил падение. Повиснув над головами своих спутников, он теперь отчаянно скрёб мысами сапог, пытаясь найти хоть какую-нибудь опору.

— Канат! Бросьте канат, чёрт вас подери! — взывал он к своим соплеменникам.

— Значит, за грехи наши говоришь?! — зло ощерившись, глянул на монашка Януш.

— За грехи, — пискнул в ответ тот. — Не держи меня, слышишь? Брось! Спасайся сам! Со мной уж точно не выберешься...

— Даже не думай, грек. Зря я с тобой столько мучился. Сейчас вот только передохну и будем отсюда выбираться.

А про себя подумал: «Плохо дело. Корабль вот-вот уйдёт на дно и утащит нас за собой».

Януш хотел подтянуть монашка к себе, но левая нога вдруг предательски соскользнула, и он, едва не сорвавшись, теперь уже окончательно оседлал мачту. При этом чуть было не упустил испуганно вскрикнувшего монашка.

— Господи, пощади нас в гневе в своём! — неожиданно воззвал тот к небесам. — Даже если согрешили, дай возможность искупить вину свою... Господи!

Не успел монашек прокричать эти слова, как с венецианского корабля бросили два спасительных каната. За один уцепился уже почти изнемогший солдат, за другой — янычар и удерживаемый им монашек.

Их словно выдернули из бездны. И вовремя: не успели они перевалить через позолоченный борт венецианца, как от него вдруг с треском отломился изрядный кусок. Пиратская галера, уже ничем не удерживаемая, стала стремительно погружаться в пучину под вопли и вой несчастных гребцов. Венецианца сразу завалило на противоположный бок, и море глянуло на распластавшихся на палубе людей.

— Вёсла на воду! Да живее вы, олухи, живее! — загремел чей-то властный голос. Мгновение, и ощетинившись вёслами, под яростный скрип уключин венецианец стал медленно отваливать прочь от бурлящего водоворота.

— Это я сказал им, где вас искать, — произнёс вдруг кто-то совсем рядом с Янушем. Он обернулся. Человек семь пиратов лежали вповалку около главной мачты под присмотром солдат. Среди пленников Януш с удивлением заметил обладателя красного кафтана. Он не был даже ранен. «Действительно, Счастливчик» — подумал янычар, но подумал как-то мельком, ибо снова вспомнил про Ирину.

Он закрутил головой в надежде увидеть её где-то здесь, на борту. Но белого платья нигде не было видно. Неужели она утонула вместе с галерой? В висках застучало.

— Бабу свою благодарите. Если бы не она... — долетело вдруг до него.

— Что ты сказал? — рванулся к Счастливчику янычар. — Она жива?

Тот широко оскалился, но ответить уже не успел: рыжебородый солдат вдруг прокричал, повернувшись к корме:

— Синьор, вот те двое о ком вы говорили!

При этом он задрал голову и вытянулся, как на параде.

— Так это и есть ваши друзья, синьора? — прозвучал сверху чей-то сочный и в высшей степени насмешливый голос. Судя по всему, это он отдал команду спустить на воду вёсла.

Тут только Януш заметил, что на высокой корме венецианской галеры, небрежно опираясь на резной борт, стоит некий черноглазый господин с тонким лицом и клиновидной бородкой. Облачённый в латы с золотой насечкой, он сверкал на солнце, как новенький динар. Но не это сверкающее великолепие заставило янычара тут же забыть обо всех своих треволнениях. Рядом с «динаром» стояла Ирина. Живая и невредимая...

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

1

Прошло уже больше месяца с того дня, как Франческо и янычар отплыли на греческом корабле. Удалось ли им добраться до Константинополя и найти Ирину? А, если удалось, сумели ли выбраться с ней из города? А может быть, их уже давно нет в живых?

Все эти вопросы не раз задавал себе Джорджио Марза, консул Венецианской фактории в Трапезунде, и, чем больше проходило времени, тем неутешительней звучали его собственные ответы, тем безумнее казалось затеянное им когда-то предприятие.

По обрывочным, с большим опозданием доходящим до Трапезунда слухам, ромейская столица пока держалась. Но надолго ли ещё хватит ромеев, не знал никто.

К началу июня почти опустел некогда шумный трапезундский порт. А ведь ещё совсем недавно у его причалов тёрлись боками десятки длинноносых галер, пузатых нефов и огромных каррак. Но с той поры, как турки осадили Константинополь, всё меньше кораблей прорывалось в Понтийское море из Босфора. Да и желающих сплавать к европейским берегам тоже было немного. А те, кто на свой страх и риск всё-таки отправлялись к другим морям, назад уже, как правило, не возвращались. Одно слово — блокада...