Гибель великого города

— Есть сила явная и сила скрытая, — объяснял жрец великого города. — Свет огня явен, а тепло в утробе земли скрытое. Таким же образом мужчина — явная сила, женщина — скрытая. Новое рождение явной силы происходит с помощью скрытой силы. Росток вырывается из земли, потому что в земле есть семя. Женщина — не полна, но и мужчина — не полон. Если нет одного из них, то линия жизни не может продолжаться. Подобно тому как налет саранчи губит поля, семя мужчины, уничтожив скрытое, принимает явную форму и проявляет самое себя. Но неявное снова накапливает свою силу. Помогает ему в этом Время, раб великого бога. Только в состоянии полной отрешенности от всего земного, в неподвижном созерцании самого себя и мира человек освобождается от действия времени. Тогда время останавливается, и для счастливого йога уже нет разницы в том, что было, что есть и что будет. Но пока человек находится в колесе действия, он связан этими тремя временами…

— Но возможно ли, — спрашивают египтяне, чтобы душа была свободна выбрать дорогу, словно путник? Ведь все в этом мире предопределено! Однажды родившись, человек уже не может снова родиться таким же образом и в том же облике. Приход и уход из жизни — суровое наказание даже для благочестивого. Душа переходит из одного тела в другое, ей нигде нет отдыха. Даже испытав ужасные муки ада, она не умирает. Ей суждено и спать на шипах, и гореть в языках пламени. Даже самые великие цари трепещут при виде устрашающих псов, стоящих в преддверии ада: у них окровавленные когти и острые зубы. Нетерпеливо высунув язык, они ждут появления новых жертв. Но душа должна вынести все. Великий фараон после смерти до пришествия судного дня имеет в своей усыпальнице пищу и рабов. А дальше? А дальше он уже ничем не отличается от обыкновенных смертных. Его душа блуждает в мировом пространстве…

— Владыка-фараон может построить пирамиду в Гизэ, — заговорил один из жрецов Мохенджо-Даро. — Но он ничто перед богом-лингамом. Величие лингама беспредельно. Бог-лингам создает самого человека, вырастающего из семени. Его созидательная сила неуязвима. Только лингам единственная первопричина созидания.

В мире создаются горы, океаны, пещеры, леса. И везде нужны мужское и женское начало, чтобы возникло новое. Как от соединения земли и неба рождается горизонт, так от союза двух людей является на свет дитя. Будь женщина прекрасна или безобразна, она до тех пор не сможет родить, пока не станет почитательницей бога-лингама. Все, что рождается и что умирает, — его дар. Без лингама не может быть ни бога, ни сына бога. Он — и безграничное сладострастие и воздержание, жестокость и прощение, радость и отвращение, он — причина, он — действие, он — результат…

Раньше великий Махадев и Махамаи, — продолжал жрец, — существовали в едином облике, но когда Махадев задумал создать мир…

— Зачем? — спросил кто-то из иноземцев.

— Чтобы проявить безграничную милость…

Медленно соображавший шумерский воин не удержался от глупого вопроса:

— Милость к кому?

— К человеку! Да, человек прежде всех. Махадев отделил от себя Махамаи, чтобы сотворить мир. Если бы рождение целого произошло в неподвижности, то оно так бы и осталось единым. И если бы Махадев и Махамаи не разделились, то между ними не было бы никаких различий, не было бы и желания, не было бы и сладострастия. Тогда не мог бы возникнуть жизненный трепет и наступила бы смерть для всех. Ныне же все находится в равновесии — и жизнь и смерть.

— Как же понять? — недоумевая, спросил эламский жрец. — Если Махамаи произведена на свет самим великим богом, то, значит, она дочь его! Как может она быть его женой?

Жрецы Мохенджо-Даро засмеялись.

— Почему вы отделяете мужчину от женщины? — сказал один из них. — Они ведь только две половины единого целого. Созидание начинается, когда обе части вступают в животворящее целое. Махамаи — это любовь, это нежность, материнское начало, это — женщина во всем. Великий бог Махадев — это мужчина, это высшее воплощение всех качеств…

— Тогда, — воскликнул легкомысленный шумерский воин, — в чем же грех?

— Грех в том, что существует Ахирадж.

— Как же возник грех?

— Боги сошлись во мраке. Потому их сын и имеет двойственный облик человека-змеи. Его можно умилостивить только молоком. Ведь молоко — сок женского сладострастия.

— Грех скрыт под блестящим покровом, — сказал Баяд. — Но за ним — обиталище мрака. Можно ли догадаться о том, что змея ядовита, глядя на ее красивую кожу?

— Разве это скрыто от великого бога Махадева? — ответил жрец храма Махамаи. — Грех растворен во тьме и приближается лишь тогда, когда о нем забудут. И только вы захотите его схватить, он тут же исчезнет. Когда мать-земля Махамаи надевает красивые одежды времен года, она помнит о грехе. Для купания она призывает тучи, которые, наполнив в океане свои кувшины, омывают ее. Алые и золотистые цветы, появляющиеся в небе вечером — это край ее одежд и ее нежные ноги. Украшая себя, она помнит о грехе. Но, танцуя перед Махадевом, она забывает обо всем…