Гибель Высоцкого. Правда и домыслы

Вот Высоцкий никогда не принимал участие в закулисных склоках. И ко мне он относился доброжелательно, как никто другой. Представить его вынюхивающим что-то в гримерках невозможно. Не тот масштаб личности! И потом, несмотря на кажущуюся жесткость, он все же умел ладить с людьми. И с Эфросом у него были самые добрые отношения. Больше того, во время моей работы в театре на Малой Бронной, Володя не раз просил выкупить у Любимова спектакль «Вишневый сад» и самому поставить там. Ему все нравилось. Уверен, что Высоцкий мог бы спокойно перейти в другой театр. Но я сам не проработал на Бронной больше двух лет.

— Наверное, раздел театра в 1993 году стал самым грандиозным театральным скандалом?

— Все давно в прошлом… Раздел театра на Таганке затеялся только по одной причине — Любимов захотел приватизировать все. Лично я был против разделения труппы. К чему это привело? К улучшению какому-то? Нет. Дупаку была запрещена реконструкция и расширение площадей театра. Мол, Дупак не архитектор! А на 30 гектарах можно было ох как развернуться! Не дали построить концертный зал имени Высоцкого на две тысячи мест, жилой дом для артистов, музей. Почему? Из-за боязни активной жизни? После моего ухода там стало лучше, что ли?

Нет, разделились… Теперь Губенко многие площади в своем театре просто сдает в аренду. Потому что по-другому они у него не функционируют. Куда деньги деваются, неизвестно. Можно предположить, что Коля гребет деньги лопатой. Он до сих пор депутатствует, рулит культурой Москвы. Похоже, на театр у него ни времени, ни сил не остается. Все там старое, все оставшееся от старой Таганки. Губенко просрал все! А почему он никогда не позвонит, не поздравит с какой-нибудь датой? Такое вот отношение к Дупаку, который сделал для него все: и в театр его принял, и квартирой обеспечил. Он даже спал в моем кабинете. В свое время ему и диплом во ВГИКе не хотели выдавать за то, что он избил какую-то девочку. Долгое время Колю не прописывали в Москве. И Дупак ходил по инстанциям, хлопотал…

За то, что говорю правду, Губенко меня ненавидит, считает врагом номер раз. Да, актер хороший, этого не отнять. Но в большинстве своем то, что он делал в искусстве, шло больше от головы, чем от сердца. То есть формализм в игре забивал чувственные ноты. Вот так до сих пор и играет в жизни — какого-то странного политического деятеля. Вечно чем-то озабочен. А результат? Театру «Содружество актеров на Таганке» двадцать лет. Вспомнится хотя бы один интересный спектакль?

Любимов был не без греха

— Ведь мы хотели построить не простой театр, а многофункциональный театральный центр, включающий в себя даже международную театральную школу Любимова. Но планы на строительство ему почему-то не нравились. Стал мне активно препятствовать.

— Ваше противостояние с Любимовым помогало развитию театра?

— Театр на Таганке все же связан именно с именем Любимова. И его заслуга, несомненно, огромна. Если бы он не связался с этой шлоебонью — Солженицыным, Боннэр, Сахаровым и прочими «инакомыслящими», то мог бы стать великим русским режиссером уровня Станиславского. Говорил об этом не раз.

Беда в том, что Любимов всегда мечтал быть в одном лице и художественным руководителем, и директором театра. Хотя именно я его в театр когда-то и уговорил прийти. С Юрием Петровичем у нас всегда были очень непростые отношения. И ревновал он меня к артистам, и не только к ним, вообще ко всем, с кем я общался. От желания, извините, обосрать кого-то этот человек почему-то получал большое удовольствие. Его резкость в отношениях с людьми порой зашкаливала. Мне очень часто приходилось сглаживать отношения. Помню, как он жутко поскандалил с супругой Алексея Эйбоженко актрисой Наташей Кенигсон: «Она мне не нужна. Пусть пишет заявление об уходе!» Вот так резко прямо на репетиции. Не терпел в свой адрес никаких замечаний.

— Сглаживание отношений давалось с трудом?

— По-разному бывало. Но разборки старался не затевать. Потому что понимал, что главный режиссер — главный творческий мотор команды. Не раз хлопотал перед высшими инстанциями страны о его возвращении в Россию. Однажды после одного спектакля мы разговорились о Любимове с Горбачевым за рюмкой кофе. «Ну, как, скажите, Николай Лукьянович, я могу вернуть гражданство Любимову? — горячился он. — Пусть он мне хоть заявление, что ли, напишет!» Что тут скажешь? И смех, и грех, одним словом.