Горы волны ходят в океане.С островов гудят сирены грозно.И большой корабль затертый льдамиНакренясь лежит под флагом звездным.Там в каюте граммофон играет.И друзья танцуют в полумраке.Путаясь в ногах, собаки лают.К кораблю летит скелет во фраке.У него в руке луна и роза,А в другой письмо, где желтый локон.Сквозь узоры звездного морозаАнгелы за ним следят из окон.Никому, войдя, мешать не станет.Вежливо рукой танцоров тронет,А когда ночное солнце встанетЛед растает и корабль утонет.(«Черный заяц»)[129]Если в этих стихотворениях поэт не отделяет себя от тонущего мира-корабля, то в стихотворении «Жалость к Европе» он занимает позицию стороннего наблюдателя гибели западной цивилизации:
Европа, Европа, как медленно в трауре юномОгромные флаги твои развеваются в воздухе лунном. <…>Высокие здания яркие флаги подняли.Удастся ли опыт? На башне мечтают часы.А в море закатном огромными летними днямиУходит корабль в конце дымовой полосы. <…>Европа, Европа, сады твои полны народу.Читает газету Офелия в белом такси.А Гамлет в трамвае мечтает уйти на свободуУпав под колеса с улыбкою смертной тоски.А солнце огромное клонится в желтом тумане,Далеко, далеко в предместиях газ запылал.Европа, Европа корабль утопал в океане,А в зале оркестр молитву на трубах играл.И все вспоминали трамваи, деревья и осень.И все опускались грустя в голубую пучину.Вам страшно, скажите? Мне страшно ль? Не очень!Ведь я европеец! смеялся во фраке мужчина.Ведь я англичанин, мне льды по газетам знакомы.Привык подчиняться, проигрывать с гордым челом,А в Лондоне нежные леди приходят к знакомым.И розы в магазинах вянут за толстым стеклом[130].Отплывающий вдаль, а затем утопающий в океане корабль европейской цивилизации – это, безусловно, «Титаник», столкнувшийся с айсбергом, на что указывает стих об оркестре, играющем молитву, ибо, согласно широко распространенной легенде, ресторанный оркестр на погружающемся в воду «Титанике» играл церковный гимн «Ближе к тебе, о Господи»[131]. На морскую символику накладывается традиционная эсхатологическая топика гаснущего закатного солнца, что, вероятно, мотивировано немецким заглавием книги Шпенглера «Untergang des Abenlandes» (где Untergang имеет два значения: закат и кораблекрушение); трагическую обреченность современного европейца подчеркивают аналогии с вековыми прототипами «Гамлета»; трубы оркестра напоминают о трубах библейских книг пророков и Откровения св. Иоанна (ср. особенно пророчество, связанное с морем и кораблями: «Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью, и умерла третья часть одушевленных тварей, живущих в море, и третья часть судов погибла…» [Откр 8: 8]).
Подобно Поплавскому, Ладинский тоже начинает свой цикл из четырех стихотворений, открывающий книгу «Стихи о Европе» (1937) и озаглавленный «Похищение Европы»[132], с апострофы, устанавливающей некую дистанцию между русским поэтом и гибнущим западным миром, с которым он прощается: