«Гибель Запада» и другие мемы. Из истории расхожих идей и словесных формул

После нескольких лет жизни на Западе даже такие былые критики Шпенглера, как Бердяев и Франк, перенимают его прогноз скорого «заката Европы» и, пользуясь сходными метафорами, строят свои модели будущего мира после катастрофы. Особенно интересна книга Бердяева «Новое Средневековье», в которой он применил к современной ситуации триаду Иоахима Флорского: «Рациональный день новой истории кончается, солнце его заходит, наступают сумерки, мы приближаемся к ночи»[112]. За гибелью старого мира должен последовать переходный, «ночной» период, собственно «Новое средневековье», который приведет к «новому дню», то есть к хилиастическому Царству Духа Святого.

Как и в романтическую эпоху за сто лет до этого, в 1920-е годы вера в скорый, неминуемый конец европейского мира охватывает людей разных политических взглядов и культурных установок. Так, именно приближающейся гибелью Запада оправдывает свое решение вернуться в СССР Андрей Белый; аналогичными аргументами пользуется сменовеховец А.В. Бобрищев-Пушкин (тоже вернувшийся на родину, чтобы в 1938 году быть расстрелянным на Соловках), призывая эмигрантов к сотрудничеству с советской властью:

…культура (не комфорт) Запада все более становится деревом, покрытым одними листьями, без плодов. История имеет свою логику: пока культура высших классов оправдывает их гнет над низшими, история терпит этот гнет. Но, по неумолимым социологическим законам, каждому крушению рабства предшествует упадок основанной на нем культуры, как будто для того, чтобы не о чем было жалеть, когда оно увлечет ее за собой в своем падении. Таков упадок Римской империи и Греции <…> Таков закат Италии и Испании. Таков «конец века», как печально называли последнюю четверть XIX века… А с тех пор? Одна техника, одно торжество материи <…> но никаких достойных человечества культурных ценностей… Когда [Революция] происшедшая в России, захватит Европу – сравнительно не так важно; важно, что она идет и придет, что только слепые не видят осыпающихся слоев старого социального строя, только глухие не слышат ее подземных раскатов. Вся почва колеблется – нигде уже нет покоя. А какая дана Европе отсрочка, десять, двадцать пять или больше лет, конечно, важно, для нас, смертных, но не для человечества[113].

В 1922 году крайне чуткий к веяниям времени Илья Эренбург пишет имевший немалый успех футурологический роман «Трест Д.Е. История гибели Европы», в котором он, скрещивая марксистскую идею конца капитализма со шпенглерианской идеей конца западной культуры, рисует жуткую картину грядущего упадка и самоуничтожения европейских народов. Согласно Эренбургу, Европа обречена и, хотя ее уничтожением планомерно занимается американский трест и лично «великий авантюрист» с хамскими инициалами Е.Б. (Енс Боот), она, по сути дела, совершает «массовое самоубийство». В романе реализован целый комплекс ходячих представлений об апокалипсисе, ожидающем Европу, – опустошительные войны с применением всех видов оружия массового уничтожения, во время которых обыватели предаются гедонистическому «пиру во время чумы», упадок нравов, массовое бесплодие, классовые битвы, вторжение «черных орд», символическая «сонная болезнь» мещанства, конец искусств и т.п.

Двигаясь ближе к центру по политическому спектру, мы обнаруживаем те же старые идеи у евразийца Петра Савицкого: