Гиблый Выходной

После отсидки Аркадьич осознанно нашел себе неколлективную работу без напарников. Он приходил в кочегарку как домой, жил и работал в ней сутки, слушал любимую музыку, ел, пердел, по ночам тайком от охранника изредка приводил баб, пил с ними и без них, чесал яйца, писал стихи и мысленно подбирал к ним аккорды, курил, спал, размышлял над смыслом жизни, делал что считал нужным и никому до него не было никакого дела. Как раз та жизнь, которая ему была нужна. Безусловно, он не закрывался к кочегарке как в бункере, он не против был почесать языком с товарищами по цеху, которые посещали его теплую обитель или с которыми курил в курилке на улице, но только тогда, когда он сам этого хотел. А в остальное время он гостей не жаловал и грубо давал понять, что без приглашения заходящим тут не рады. По крайней мере – в его смену. Кочегарку он считал почти личной собственностью, разделяя ее только с двумя своими сменщиками, такими же отстраненными от социума личностями – полубомжом-нелегалом Эдиком и пенсионером Ринатом, вечно забывающим следить за давлением в системе.

После отмывки вентилей и задвижек холодного и горячего водоснабжения энтузиазм кочегара направил сопло мойки на трубы, на которых висели таблички «Хол.обратка» и «Дав.осн» и тут, когда поэт-песенник из динамиков усилителя принялся петь о невольнике тягостной судьбы, что греет нары из-за фрайера с наколкой на запястье «Сеня», случилось маленького чудо – Аркадьичу позвонили на мобильный телефон. Проведший в изоляции от внешнего мира много лет кочегар относился к мобильникам с неприкрытым благоговением, и пусть его личный гаджет был наипростейший и с потертыми кнопками, но тем не менее Аркадьичу очень импонировало, когда ему кто-то звонил, это в легкой степени повышало его личную самооценку – значит он еще кому-то нужен. Хоть кому-то, пусть даже оператору сотовой связи, записанным голосом робота извещавшим его о задолжности по оплате. Ему нравилось слышать близко к уху любой голос, особенно женский. Аркадьич выключил мойку и достал из кармана старый видавший виды телефон, игравший примитивную мелодию вызова и сияющий синим экранчиком с именем звонившего – Севастополец.

– Да, кореш, слушаю тебя внимательно, – заговорил он в трубку, обрадованный неожиданным звонком товарища, с которым чалился на последней отсидке. Севастополец сидел за конокрадство – увел из одного татарского села табунчик лошадей, подготовленных на колбасу. Увел в лес и сидел с лошадьми три недели, думая, как и кому теперь их реализовать. За это время он убил одну лошадку и активно кушал ее ногу, жаря ту на костре прямо на слезящихся глазах ее соплеменниц. В конце концов табун разбежался и вернулся к татарам на колбасу, а Севастопольца нашли обожравшегося кониной и спящего сном праведника в землянке под раскидистым дубом. Ему дали четыре года колонии, но выпустили через полтора по УДО за хорошее поведение – уж больно он проникновенно читал со сцены местного дома культуры стихи поэта Иосифа Бродского. Супруга начальника колонии аж слезу пускала.

Аркадьич с Севастопольцем разговорились, оба друг у друга интересовались делами и житухой и оба врали друг другу, что у них все чики-пуки. Но кочегар, хоть и был несказанно обрадован внезапному звонку старого друга, однако догадывался, что тот позвонил не просто так языком почесать. И точно – после нескольких минут мужицкого трепа, Севастополец, шамкая деснами из-за потеряных передних зубов поинтересовался у Аркадьича насчет свободных вакансий на «его фабрике». Он так и сказал: «на твоей фабрике», будто Аркадьич владел ею на правах полноправного хозяина. «Ага, еще один!» – подумал худой кочегар, подсчитывая в уме, скольких он уже пристроил на «Двери Люксэлит». Если считать со Севастопольцем, то будет человек пять, последним из которых был Август Дмитриев, который позвонил Аркадьичу вот точно так же внезапно и точно так же, потратив минут семь пустой болтовни, попросил кочегара замолвить словечко перед директором, что есть, мол, на земле одна личность по имени Август, которая ищет работу и была бы счастлива приступить к ней в любой день, но как можно раньше.

Дмитриев и Аркадьич были знакомы по какому-то делу, не относящемуся к уголовному прошлому последнего. То-ли Дмитриев продавал кочегару постных индоуток по двести семьдесят рублей за килограмм, то ли Аркадьич подработал у того перепашкой огорода на даче. Как бы то ни было, кочегар обещал посодействовать, но как оказалось на тот момент в цехе были свободны только вакансия электрика и оператора шлифовального станка. Дмитриев представления не имел о шлифовальных станках, поэтому устроился электриком. Но хоть он и окончил в свое время с грехом пополам какое-то училище, в электричестве тоже был не силен. Августа взяли на испытательный срок, но не прошло и месяца как…

10:20 – 10:30