Гидеон из Девятого дома

– У моей сестры – да. Ей тяжело поднять руки, даже чтобы волосы заплести. Знаешь, Девятая, а я все время мечтала бросить тебе вызов. – Это было сказано низким, многозначительным голосом, с придыханием. Но следующая фраза все испортила: – Бабс сказал, что это непредставимо.

Кажется, это была худшая новость за целый день, настолько заполненный плохими новостями, что они расталкивали друг друга локтями, как зрители на дуэли. Когда-то Гидеон обрадовалась бы, заговори с ней Корона таким низким хриплым голосом, скажи она что-то вроде: «Твои бицепсы… одиннадцать из десяти». Но теперь ей не хотелось, чтобы с ней вообще разговаривали.

– Если мне больше никогда не придется сражаться с Набериусом, я не обижусь, – ответила она. – Он урод.

Корона легко и весело рассмеялась, потом сказала с улыбкой:

– Возможно, тебе придется. Но я не его имела в виду.

Она бросилась вперед. Гидеон отпрянула, потому что, несмотря на белый шум в мозгу, нервная система ее все еще была накачана адреналином. Она всунула руку в кастет и была уже настороже, когда перехватила сверкающий клинок Короны своим – ее удивила сила, вложенная в этот удар, маниакальная энергия, горевшая в глазах принцессы. Гидеон нажала, отводя рапиру, и Корона двинулась вместе с ней, высвобождая клинок и красиво переводя в темп. Она навалилась, и только быстрый блок Гидеон удержал принцессу. Принцесса тяжело дышала. На мгновение Гидеон подумала, что это и есть слабость некроманта, что легкие уже сдались под напряжением, но поняла, что Корона очень возбуждена и сильно нервничает. Как будто прежняя царственная, уверенная в себе Корона была просто маской для исковерканной души. Это продолжалось всего одно мгновение, но тут она украдкой бросила взгляд через плечо Гидеон, напряглась и отступила. От дверей донесся усталый вздох.

– Прекратите, – рявкнул Набериус Терн.

«Да ни хрена подобного», – подумала Гидеон, но он проскочил вне пределов ее досягаемости и крепко схватил Корону за предплечье. Глаза его горели тревогой. Он был в одной нижней рубашке, и все его крепкие рельефные мышцы напряглись, удерживая принцессу. Она обмякла, будто ребенок, которого впервые поймали у банки с леденцами, а он ее обнял.

– Нельзя, – говорил он, и Гидеон поняла: он тоже очень боится. – Нельзя.

Корона непокорно, злобно взвизгнула, но рука Набериуса заглушила этот крик бесплодного гнева. Слез, к счастью, не было. Она сказала что-то, чего Гидеон не услышала, и Набериус ответил:

– Я ей не скажу. Нельзя, куколка, не сейчас.

Во второй раз за день Гидеон уходила от глубоко задолбавшего ее сценария, от чего-то, чему совсем не хотела быть свидетелем. Соленая вода защекотала нос, Гидеон сунула рапиру в ножны и ушла, пока Набериус не решил, что, раз уж она здесь, можно сразиться с ней за ключи. Но, обернувшись, она поняла, что он давно забыл о ее присутствии: он положил руку поперек ключиц Короны, а та кусала его, чтобы успокоиться. Гидеон больше не хотела в этом участвовать. Гидеон шла домой.

* * *

Ноги тяжело и неохотно несли ее обратно к убранной костями двери покоев Девятого дома. Ее руки толкнули дверь сильно и резко. Внутри никого не оказалось. Дверь в главную спальню была закрыта, но Гидеон и ее распахнула, даже не постучав.

Там никого не было.

С задернутыми занавесками комната Харроу выглядела темной и тихой, кровать высилась в центре темной неясной тенью. Постель она не застелила. Гидеон заметила углубление в матрасе: спала Харроу, свернувшись клубочком. На поеденном плесенью туалетном столике валялись ручки, на тумбочке громоздились книги, подпиравшие другие, более полезные книги. В комнате пахло Харроу: старой вуалью Запертой гробницы, бальзамирующими солями, чернилами, немножко потом. Сильнее всего солями. Гидеон немножко побродила вокруг кровати, пиная ее ногой – с той же целью, с какой Корона укусила своего рыцаря. Было больно, но Гидеон об этом не думала.

Дверца гардероба была приоткрыта. Гидеон бросилась к ней, дернула, хотя у нее не было никакого настроения зашивать все манжеты рубашек Харроу, как она однажды сделала. Она почти ждала, что костяные обереги рванут ей руки, выкручивая их из плеч, но в шкафу не было ничего. Никакой охраны. Ничто не помешало бы ей сделать что угодно. Почему-то она почувствовала себя слабоумной. Она раздвинула ворох черных одежд: тщательно сложенные брюки, аккуратно отглаженные рубашки, официальное одеяние Преподобной дочери, засунутое в сетчатый мешок и свисающее с крючка. Если слишком долго на них смотреть, станет тесно в груди, поэтому Гидеон смотреть не стала.

На дне, спрятанная под сапогами, стояла шкатулка, дешевая шкатулка из полимера с выемками на крышке. Гидеон не обратила бы на нее никакого внимания, если бы не нелепая попытка прикрыть шкатулку сапогами и рваным плащом. Длиной она была примерно с локоть по каждой стороне. Вдруг, смертельно устав от того, что Харроу постоянно что-то прячет, Гидеон бездумно вытащила шкатулку и открыла рябую крышку. Она ожидала увидеть дневник, четки, трусы или литографии матери Харроу.