Гидра

Она оскалилась, и каждый зуб ее был головой рычащего пса, и небо было грозовыми небесами чужой планеты, и язык из множества липких сочленений облизал лицо Лавея и нашел его пресным, пустым и лживым.

– Вон! – прошипела Брюлофф.

Лавей побежал, крича и спотыкаясь, а в спину ему бил хохот того ада, что ждет нас; ада бесконечных, голодных углов.

Вся земля – это Яма!

Заяц отпрянул и понял: нет никакой Америки, нет никакого дома. Он парил над тайгой. Внизу тек Ахерон. Темнел котлован, эксгумированная могила. Трудился глупый крошечный кораблик: «Ласточка».

Заяц видел сквозь почву, сквозь мерзлый грунт. Он видел тварь, погребенную под землей. Еще немного, и это огромное чудовище освободится.

– Остановитесь! – закричал Заяц. Рухнул в могилу. И обрел плоть. Плоти было жарко и больно. Заяц застонал, открыл глаза… Он лежал под тулупом, пахнущим пылью. Какая-то тесная комнатушка с крохотной бойницей, горящие свечи, пучки травы, свисающие с потолка. Заяц попытался пошевелиться, но мышцы его не слушались. Открылась дверь, уродливая старуха вошла в комнату. Посмотрела на Зайца, улыбнулась.

– Слава предкам. Живой.

Глава 19

– Вот он, – сказала Галя, закрываясь рукой от солнца. Они с Глебом вышли из подлеска. Впереди были луг и поселок, растянувшийся вдоль реки. Карьер и котлован находились поодаль, вниз по течению. С пригорка Глеб не видел черной зловещей ямы, заполненной водой.

Но и поселок гидромеханизаторов производил горестное впечатление. Галя не преувеличивала, рассказывая об этом месте.

Утренний свет заливал лишенные растительности гольцы, осыпи, поросшие мхом. Пробудившиеся насекомые порхали над низкими зарослями кедрового стланика, над брусничником и багульником. Правее возвышался хребет, по которому лэповцы шли на работу, а противоположный берег взмывал крутым, окутанным лесами склоном.

Глеб был счастлив, услышав, что Галя останется в лагере, что они будут жить под одной крышей. Целую неделю! Казалось, они знакомы еще дольше. Как минимум месяц! Глеба тянуло к Гале магнитом, он глаз не мог оторвать от ее лица. Хотелось слушать голос, следить за мимикой, быть рядом. И ночью долго не удавалось уснуть, ведь она спала в нескольких метрах: гостье выделили «блатные» нары у печки. Как радостно было увидеть ее с утра!

Поселку у Ахерона удалось невероятное: отвлечь Глеба от мыслей о Гале. Поселок источал ауру обреченности, атмосферу беды. Что-то подобное Глеб испытывал, глядя на фотографии послевоенного Ленинграда, все эти костницы, торсионные каналы и алтари Желтого Короля.

Но в поселке не было костниц, или они прятались от пришлецов. Цепочка заурядных деревянных построек, даже электрифицированных. Вон вагончики строителей. Вон клуб. Так и не поняв, что его встревожило, Глеб пошел за Галей.

Темные воды Ахерона омывали булыжник. Кустиками обросли откосы речного склона. Огороды заросли бурьяном. Никто не встречал москвичей.

– И так здесь всегда, – прокомментировала Галя.

– Говоришь так, словно ты тут лето провела.

– Типун тебе на язык!

Приклеенная к бревнам клуба бумажка анонсировала лекции «Наш враг – буржуазный рок-н-ролл» и «Виновен ли Дубровский?». Предлагалось посещать шахматный кружок. На другой стороне неасфальтированной улицы располагалось здание с табличкой «Трест Гидромеханизация». Двери треста были открыты. Глеб сбавил шаг. Сошел на жухлую траву.

– Ты куда?

– Я на секунду. Утолю репортерское любопытство. Подожди меня.

Он прошел к крыльцу, поднялся по ступенькам. В по-спартански обставленном помещении – лавка, венский стул, плакат с плотиной на стене – клубились муторные тени. Глеб взялся руками за дверной короб.

«Не ходи туда». Память говорила голосом Мишки Аверьянова. Глеб наморщил лоб.

– Кто в домике живет?

В домике жил волосатый паук. Он сполз по косяку на запястье журналиста. Глеб тряхнул рукой, сбрасывая восьминогую напасть. Обернулся, подмигнул Гале и переступил порог.

Контора выглядела давно покинутой. Тоскливо скрипели половицы. Потолок дежурной комнаты партийного комитета был черен от комарья. Мошки обсели листы генерального плана и рабочие чертежи. В соседнем кабинете та же участь постигла гипсового Ленина и шкаф с книгами и документами. На столе припадали пылью бумаги, отчетный доклад съезда, профсоюзный справочник, книга «Энергетические ресурсы Ахерона». Глеб провел пальцем по столешнице. Как давно тут никто не работал?

Озадаченный, он выдвинул ящик стола. Внутри заметались мухоловки, охраняющие добро: початую пачку папирос «Спорт», циркуль и вырезку из газеты с портретом опального наркома Ежова. «Кровавый карлик» – до Революции он был цирковым лилипутом – Ежов два страшных года руководил НКВД. Глеб помнил фотографии коротышки в «Мурзилке» своего детства. Говорили, при обыске в особняке карлика нашли порнографию и тотемы, от вида которых кровь текла из глаз энкавэдэшников.

Глеб задвинул ящик и прошелся к шкафу. Тисненые папки были подписаны: один, два, три, и так до сорока шести. Глеб взял последнюю папку. Акты, ведомости, форма…