Гидра

Сегодня Галя убежала от Мусы – посмотреть, как ребята устанавливают столбы на возвышенности, монтируют одну анкерную опору за другой. Линейщики кантовали сваи, стучали топорами близнецы Терлецкие, готовил орудие бурильщик Церцвадзе. Припекало солнышко, звено разоблачилось, сбросило в траву верхнюю одежду. Таежное лето быстротечно – а как они справляются в минус сорок? Памятник им нужен; впрочем, на черта памятник Церцвадзе или Слюсареву? Им бы горячих щей, лепешек с костра, чаю, рецепт которого поведал Гале котловой: заварку сперва поджарить с еловыми шишками… Муса научил мастерить коптильню и правильно готовить дичь. Нет, Кешу можно только поблагодарить за организацию гастролей.

Галя бросила еще один взгляд вниз, на рождающий беспокойство поселок. Металлоконструкции складывались в скелет доисторического монстра, а трубы валялись на берегу, как отрезанные конечности. Фальшивыми были застолья у Ярцева. Фальшью попахивала и вся стройка. Сколько в мире подделок. Липовых чувств, липовых мужчин, лживых клятв…

Галя не собиралась думать о бывшем, но в памяти всплыл эпизод из прошлой жизни.

Они с Кешей гуляли по набережной Москвы-реки. Только познакомились, он очаровал манерами, заботой, интеллектом. Асфальт блестел, умытый поливочными машинами, по широкому проспекту катили автомобили и троллейбусы, ворковали голуби, новые дома в стиле сталинского ампира сулили счастье жильцам. Пахло азотом и сиренью. В дымке угадывались фантастические очертания памятника Третьему Интернационалу. Части башни неустанно вращались вокруг собственной оси, у каждой была своя скорость, снизу вверх: оборот за год, за месяц, за день, за час. В верхней полусфере творили московские авангардисты во главе со стариком Малевичем. Студенткой Галя побывала на его выставке и погружала руки во все эти дыры-двери на его холстах.

Когда стемнеет, радиомачты вспыхнут огнями, а прожектора спроецируют на облака световой портрет генералиссимуса.

– Его собирались построить в Ленинграде, – сказал Кеша, указывая на монументальную башню. – Но ты знаешь, какая там была обстановка после Сдвига. Да и сейчас…

Но Гале не хотелось думать о Северной столице, Желтом Короле или мыслящих полипах. Не сегодня. Хотелось быть блаженной дурочкой, каждой своей клеткой признаваться в любви Москве. Хотелось танцевать! Повинуясь порыву, Галя запрыгнула на бетонную тумбу, закружилась, отдавая себя майскому дню. Смущенный Кеша перетаптывался с ноги на ногу.

– Перестань. Люди смотрят.

– Я вас люблю! – крикнула Галя зевакам. Бабка в косынке покрутила пальцем у виска. Взгляд Гали остановился на девушке, идущей вдоль канала. Галина ровесница, девушка была одета в обноски с чужого плеча. Молодое лицо опухло и посерело от пьянства. Опустившаяся – полная противоположность цветущей Гале. Алкоголичка шевелила губами, что-то бормотала под нос. Правый глаз заплыл. Проходя мимо Гали, она поправила воротник, мелькнула шея, под скулой – полумесяц шрама. Полукровка!

Галя, застыв, смотрела алкоголичке вслед. Что случилось с ней? Какие Кукушкины встретились бедняжке на жизненном пути? Ее отец тоже пропал без вести? Ей часто говорили, что она смердит сельдью?

Танцевать перехотелось. Галя словно увидела саму себя, альтернативную версию. Она подняла руку, растопырила пальцы и посмотрела на солнце сквозь полупрозрачные перепонки.

«Солнышко, обещаю тебе. Я никому не дам себя сломать».

Спустя годы, лишившаяся и былой наивности, и перепонок, Галя отошла от обрыва. В багульнике шуршал жопастый ежик. Глеб махал топором, обтесывая комель. Глянул на Галю – смотрит ли она? И давай колошматить бревно. «Рисуется!» – улыбнулась Галя. Хороший парень. Без него она бы совсем растерялась в поселке. И страшно подумать, что бы произошло на зачарованной поляне, где тени палок шевелились, нарушая законы физики.

Почему-то казалось, что поляна и поселок взаимосвязаны. Гадкий, гадкий Золотарев. Галя не сомневалась: это он шарил в ее вещах. Из чемодана пропали трусы. Каким нужно быть извращенцем!..

Галя подобрала и подбросила на ладони лиственную шишку. Вася объявил перекур.

– Хорошо идет, – похвалил Глеб, любуясь величавой опорой.

– Почва ласковая, – сказал бывалый сезонник по кличке Монгол. Галя запоминала прозвища, имена – ребятам было приятно. – Я на Ангаре калымил, ставили станцию. Сплошной плывун. Только паводок – новенькие пятиэтажки, высоковольтная линия, все в воду ползет.

– Вы строили ГЭС? – включилась в разговор Галя.

– Был такой момент в биографии. Иркутскую.

– А что скажете про нее? – Галя указала на редколесье лиственниц, за которым зиял обрыв, тек Ахерон и неустанно копали грунт люди-мурашки.

Монгол затянулся «беломориной».

– Я давно твержу: надо их начальству секир-башку прописать. Все роют, роют, углубляют котлован. А дальше? Кто основание будет бетонировать? Почему не задействовали правый берег? Надо реку форсировать, закрепиться. Плоты, бетон в бадьях, так мы работали. Опоры переходные поднял, натянул провода, перекинул воздушный мост – и дело в шляпе. Есть энергия – работа кипит.