Гидра

– Помедленнее, Галь!

– Трусишка!

Щебень летел из-под колес. Отвернувшись от ветра, Глеб скользил взором по березняку. И чуть не сверзился с рамы, увидев старуху.

Она замерла на пригорке. Древняя, сгорбленная, в каком-то черном рубище. На башке – гнездо из седых косм. Лицо темное, как на старых иконах. Показалось, что у старухи нет носа и это не лицо, а голый череп. Кикимора, выбравшаяся из чащобы. Секунда – и зловещая фигура исчезла за поворотом.

– Там старуха…

– Что?

– Старуха в лесу!

– Из деревни, наверное! Ягоды собирает!

– Наверное… – Образ женщины с лицом-черепом засел в голове. Может, старуха эта палки расставляла на прогалине? Может, это сама Яма? Ее персонификация…

За косогором лежала Рубежка. Пара пыльных улиц, домики на сваях, телеграфная контора, хибара сельской школы, вмещающая три грубо сколоченных парты. Галя остановилась напротив магазина.

– Ну как?

– Амазонка, – давясь кашлем, ответил Глеб.

В магазине их ждал очередной сюрприз, да такой, что визитеры опешили.

Прилавки ломились от яств. Не лавка, а отделение торгсина, гастроном Елисеевский или Смоленский. На полках – черная икра, балыки, финский сервелат, болгарские разносолы. Сладости от «Красного октября» и латвийской «Лаймы». Рижский бальзам, молдавское вино, сыры. И все первого сорта.

– Я, наверное, сплю, – пролепетала Галя.

– Это не для продажи, – строго сказала знакомая Глебу грудастая продавщица. За отечественным кинематографом она, верно, не следила. Не признала в Гале звезду экрана.

– Как – не для продажи? А для чего?

– К нам какая-то шишка из Москвы летит.

– Известная актриса? – предположил Глеб, подмигивая Гале.

– Чего бы нам ради актрис «Вишню в шоколаде» присылали? Нет, кто-то из правительства. Вот посмотрит, как мы живем, а после надо все это богатство вернуть в область. Каждую икринку пересчитают, падлы.

– К нам едет ревизор, – сказала Галя.

– Чего? – Продавщица посмотрела на нее недовольно. «Фифа городская», – читалось в глазах.

– Ничего. А вы не в курсе, отремонтировали вертолет?

Продавщица помешкала.

– Не в курсе. Это вам не справочное бюро, барышня. Покупать будете?

– Будем. Нам машинного масла, хорошего, сухих сливок, сухарей…

Выходя на улицу с покупками, Галя спросила Глеба:

– Твоя пассия?

– С чего бы?

– Завидовала мне, что мы вместе.

«Вместе…» По телу разлилось тепло, стали не страшны лесные старухи, Золотаревы, поганые поляны.

– И правильно делала, что завидовала.

Глава 22

– Галь! Галь!

– А? – Она растерянно огляделась. Куда подевались тайга, палатка, лэповцы? Только что куняла у костра, а теперь стоит в студийном павильоне, в руке – ритуальный клинок с фальшивым лезвием, декорации изображают нацистское логово. Актер в форме СС повернулся спиной, остолбенел у стола. Светят лампы. Съемочная группа ждет.

– Галь, уснула? – пожурил режиссер. – Последний дубль. Подходишь, замахиваешься, снято. Все готовы?

Галя посмотрела вниз, на свое платье, забрызганное сиропом, призванным изображать кровь.

– Готова, – услышала она собственный голос.

– Камера, мотор, поехали!

Галя решительно двинулась к эсэсовскому офицеру. Нет, не Галя, а санитарка Надя! Рука с ритуальным клинком поплыла вверх. Актер, эстонец, исполняющий роль немца, медленно, не по сценарию, повернулся.

Это был Золотарев, надевший немецкую форму. Преобразившийся Золотарев: его глаза сияли, как парочка лун, а вокруг рта извивались щупальца. Галя выронила клинок…

…и проснулась в палатке сезонников.

«Не стоило объедаться на ночь». Галя поворочалась в мешке. Кошмар оставил горьковатое послевкусие.

Наручные часы натикали четыре сорок. Подскочила ни свет ни заря! Галя попыталась снова заснуть, но сон не шел, в голову лезли поочередно то бывший муж, то Золотарев с щупальцами. Пробудился, защекотал небо никотиновый голод. Галя наполовину расстегнула спальник и выполнила трюк, отточенный за четыре ночи с лэповцами. Утянула в спальник штаны, извиваясь змеей, натянула их, затем выбралась из мешка.

В палатке стоял первостатейный, как выразился бы Бубликов, храп. Храпели на все лады: с посвистом, басовито, подражая барахлящему трактору или балтийскому гулу. На низеньких нарах в два ряда – коконы с тружениками и их снами. У печи – запасы продовольствия, все надежно расфасовано по ящикам и ларям, чтобы не кормить мышей. В бочках – масло, сахар и чай, на перекладинах – мешки с сухарями, карбидом, солониной, солью. Сушатся грибы и ряпушка, ждут завтрака котелки, тарелки, чайники. Свисают с крючков фонари и ацетиленовые лампы. В углу – рыбацкие снасти. Все по полочкам, все понятно, не то что ваша запутанная столичная жизнь.

Галя поймала себя на мысли, что не хочет возвращаться домой. Нет, зиму здесь она бы не перенесла. Но лишней недельки на природе хватило бы. Стряпать с Мусой, сидеть у костра, общаться с Глебом. Особенно общаться с Глебом. Побудь она тут еще недельку, они даже могли бы поцеловаться. Ей бы этого хотелось. Плевать, что он о ней подумает.