Гидра

Подмога, пара вохровцев, палила из-за угла. Заяц выстрелил в их сторону и не успел пригнуться. Крошечное отверстие образовалось в свитере в районе солнечного сплетения Зайца. Опаленные шерстяные нитки дымились. Удар швырнул мальчика на ящики. Он извивался, пытаясь вдохнуть воздух. Боль растекалась по грудной клетке. Нечто подобное, но не такой сокрушительной силы, он испытал в шесть лет, когда дернул за хвост бабушкину Буренку и получил копытом под дых.

«Но это не копыто. Это пуля. Она во мне или прошла насквозь? Мне разорвало легкое?»

Над кузовом свистел свинец. Заяц сделал маленький глоток кислорода. Осторожно коснулся раны. Палец уткнулся во что-то горячее. Боль казалась следствием сильного удара, а не огнестрельного ранения, впрочем, что Заяц знал про огнестрельные ранения? Он был спецом в ранах, нанесенных когтями монстров.

Заяц скосил глаза, потянул себя за ворот и вытащил из-за пазухи медальон – подарок бабушки Айты. Пластина прогнулась, в ее центре лежала пуля со сплюснутой вершиной. Заяц, не веря глазам, ощупал расцветающий синяк.

Капли крови оросили его волосы. Молодой лэповец медленно сполз по борту. В синих глазах читалось изумление. За столько дней в аду Заяц так и не привык к человеческой смерти.

– Братик! – завопил другой лэповец – точная копия убитого. Забыв про опасность, он бросился к близнецу.

– Куда? – успел крикнуть Вася.

Плечи лэповца дернулись, в шее и в груди разверзлись черные дыры, и парень упал на брата.

– Мрази! – зарычал Вася.

– Перезаряжаются! – крикнул Церцвадзе. – Бейте, мужики!

Заяц, Вася, Корсар подхватились и открыли огонь. Высунувшийся из-за угла автоматчик получил в лоб пулю. Марионетки у заводских ворот были нейтрализованы: один уткнулся лицом в землю, второй пытался отползти, но тоже исторг пиявку, когда Заяц, забывший про боль, навел на него ствол и без жалости спустил курок.

– За Терлецких! – громыхал Церцвадзе. – За Платона! За Седого!

Пули застревали в кладке. Гранату бы… Стоп!

Заяц выдернул из ящика шашку.

– Василий!

– Голова! – Вася выхватил коробок и чиркнул спичкой. Загорелся фитиль. Заяц швырнул динамит в угол постройки. Взрыв подбросил вверх горсти земли и осколки кирпича. Спустя секунду из-за угла выполз на четвереньках окровавленный вохровец. Вася кончил его прицельным выстрелом. Пыль оседала. Вася перешагнул через трупы, спрыгнул на землю, и его вырвало тушенкой. Руки, твердые во время боя, ходили ходуном.

Церцвадзе и Корсар склонились над товарищем с некогда белокурой, а теперь – багровой бородой. Мужчине прострелило горло, и он доживал последние минуты в компании друзей. Полным боли взглядом Вася озирал побоище. Взвод из тринадцати человек потерял четырех бойцов. Помимо лэповца с раненой щекой и братьев, погиб изрешеченный в кабине Платон. А возможно, и те четверо, что ушли прочесывать поселок, уже не жильцы.

Незаметно пошел дождь. Забулькал и обмяк пятый боец. Заяц выкашлял желудочный сок, помассировал саднящие ребра. На груди болтался смятый диск.

– Спасибо, бабулечка…

Заяц утер губы. Вася буравил пустоту невидящим взором. Его лицо было страшной гипсовой маской, оплетенной вздувшимися венами.

– Бугор… – позвал Церцвадзе встревоженно.

Вася моргнул.

– Это место, – сказал он негромко, – к утру превратится в руины. Клянусь убитыми парнями. А сейчас выпустим пленных.

– Можно я! – выпалил Заяц и смутился: это прозвучало так по-детски. Но Вася понимающе кивнул. Заяц подошел к воротам. Он намеревался крикнуть что-то подбадривающее находящимся внутри людям, но вдруг онемел от страха, представив пустой цех. Молча приставил маузер к замку и выстрелил. А затем толкнул ворота.

Клин света упал на бетонный пол, расширился вместе с отодвигающимися створками и озарил изможденные лица заключенных, столпившихся в проходе. Заяц выдохнул, узнав Егорыча, Клима, Кандыбу и других речников с земснаряда.

– Я говорил, что не брошу вас.

Люди смотрели на Зайца, как на заговорившего лесного зверька или спустившегося с небес ангела. Полыхнула молния.

– Юнга, – нарушил тишину Егорыч. По щекам багермейстера потекли слезы. – Господи, слава Тебе.

Глава 38

В поднебесье выл ветер, и дождь хлестал по мосткам. Галя застыла над бывшей стройкой ГЭС. Ночь была жаркой, но из ямины тянуло зимним холодом. Волосы липли к щекам, сорочка вымокла и клеилась к голому телу, выставляя напоказ сокровенное. Галя чувствовала похоть человека, дышащего ей в затылок, а когда Золотарев прижался к ней тазом и зашептал на ухо гнусные скабрезности – почувствовала эрекцию, распирающую его штаны. Ах, если бы не веревка, связавшая запястья! Галя ногтями бы оскопила подонка!

Они стояли на краю огражденной платформы, как парочка влюбленных на смотровой площадке. Разве не такие же позы принимали новобрачные, Галя и Кеша, поднявшись на пятый ярус Дворца Советов?

– Любуйся матушкой, – шептал Золотарев. – Матушка, познакомься с моей невестой, она знаменитая проблядь из самой Москвы… Не мила тебе? Так мы выпотрошим ее, ой, выпотрошим!