Гиганты

Я слышу крик далекого металла. Слышу дробный стук незакрепленных предметов, врезающихся в стены. «Эриофора» кренится на правый борт, тяжеловесно проворачиваясь вокруг какой-то невообразимой оси, растянутой на головоломное количество измерений. Что-то движется за стеной, в глубине скалы. Я не могу это видеть, но я чувствую его притяжение и слышу треск новых линий разлома, вспарывающих древние камни. Десятки алых иконок расцветают подобно опухолям у меня в сознании: Отказ подсистем, Сбой подачи хладагента, Отказ основного канала управления. Полупустой тюбик рациона питания, выброшенный или десять или тысячу лет назад, беспорядочно вращаясь, вплывает в мое поле зрения, падает на переборку стены и скользит по ней, пойманный в ловушку чудовищных приливных сил.

Я стою на палубе под углом в 45 градусов. По-моему меня сейчас стошнит.

Низ под моими ногами уже не более, чем едва различимый шепот. Я молча благодарю сверхпроводящую керамику, пьезоэлектрические фермы и все эти ребра жесткости – и реальные, и полу-магические – позволяющие нашему маленькому мирку не рассыпаться в прах, пока Шимп увлеченно насилует законы физики. Я тихо и отчаянно молюсь о том, чтобы они справились. Затем я падаю вперед, вверх, вовне. Мы с Хакимом врезаемся в переборку. Резинка, растянутая до предела, наконец срывается, выбрасывая нас вперед.

Суртр победно ревет при нашем появлении и хватает нас – крошечный приз, неожиданно выпавший из большей добычи. Пауки на своих ломаных ногах-молниях отпрыгивают и исчезают в ослепляющем тумане. Каркасы магнитных полей скручиваются на жаре, поднимающейся от огромной динамо-машины в гелиевом сердце гиганта – или может это просто Шимп скармливает мне модели и их визуализацию. Я почти уверен, что это не реальные данные: наши глаза и уши, и кончики пальцев уже слизаны жаром. Мы глухи и слепы. Следующие на очереди – кожа и кости: перегретый базальт размягчен до вязкости пластика. Может быть, это уже происходит. Узнать точнее мы не можем. Мы вообще ничего не можем, кроме как падать и смотреть, как воздух идет маревом от всё возрастающей температуры.

Я, черт возьми, твою жизнь сейчас спасаю, Хаким. Надеюсь, ты это оценишь.

* * *

Йейтс в своих стихах был неправ. Центр всё-таки выдержал.

Теперь мы слепы уже только наполовину, зато мы целиком и полностью неуправляемы. Несколько глаз, покрытые катарактами повреждений, всё же уцелели на дымящемся корпусе. Большинство же из них потеряно безвозвратно. Обугленные останки судорожно искрят там, где раньше были наши сенсоры. Центр массы «Эри» отскочил в свое обычное состояние и теперь отсыпается от похмелья внизу, в подвале. Мы продолжаем движение на чистой инерции, немногим в этом смысле отличаясь от обычного камня.

Но мы прорвались. И остались в живых. И у нас есть десять тысяч лет, чтобы зализать раны.

Конечно же мы справимся быстрее. Шимп уже развертывает свою армию: они прожигают себе дорогу через сплавленные намертво двери в десятках служебных тоннелей, загруженные очищенными металлами, выкопанными из сердца астероида. Они карабкаются по поверхности, как огромные металлические насекомые, заменяя сломанные детали на рабочие и каутеризируя наши раны ярким светом. Одно за одним мертвые окна интерфейса возвращаются к жизни. Кусочек за кусочком вселенная выстраивается вокруг нас. Суртр бурлит позади – пока еще огромный, но уменьшающийся с каждой минутой. На этой дистанции его жара едва хватит на то, чтобы вскипятить стакан воды.

Мне гораздо больше нравится вид перед нами: глубокая, уютная тьма, завихрения звезд и сверкающие созвездия. Нам даже нет смысла давать им названия – они остаются позади, на обочине, а мы просто пролетаем мимо.

Хаким уже должен бы быть внизу, в крипте, и готовиться ко сну. Вместо этого я снова нахожу его на мостике правого борта, наблюдающим, как щупальца бело-голубых молний прыгают по нашему корпусу. Это очень короткий фильм, и конец всегда один и тот же, но он, похоже, находит какой-то смысл в повторных просмотрах.

Он поворачивается, когда я вхожу:

— Плазма Сандуловичиу.

— Что?

— Электроны снаружи, позитивные ионы внутри. Самоорганизующиеся мембраны. Живая шаровая молния. Непонятно, правда, что они могли бы использовать в качестве репликационного кода. Возможно какая-то разновидность спиновой жидкости, — он пожимает плечами. — Ребята, которые открыли эти штуки, не особо думали про принципы наследования.

Он говорит о примитивных экспериментах с газом и электричеством в какой-то доисторической лаборатории задолго до нашего старта. (Я знаю: Шимп скормил мне этот архивный файл, как только Хаким запросил к нему доступ):

— Мы – те ребята, которые их открыли. Штуки, что скреблись к нам в дверь, на световые годы опережают всё то, что эти пещерные люди могли себе вообразить.

— Это не мы их открыли.

Я жду.

— Это они открыли нас.

Я чувствую, как ухмылка появляется на моем лице.