- Не обязательно Свисток пойдет той дорогой.
- Другая длиннее. И другое место нам не подходит. Труп найдут даже в реке.
- Значит, будем надеяться на удачу.
- Удача - чушь, - отрезал Угорь. - Удача приходит к тому, кто готов действовать.
Ласка кивнул, Волчок тоже.
- А тебе, Волчок, самое ответственное. Пойдешь вперед, до развилки, и если покажется Лягушонок, дашь сигнал. Мы не можем рисковать: если хоть один уйдет… сами знаете. Лучше подождем другого случая.
- Какой сигнал?
- Выпь. Наш сигнал, что дело будет сделано - тот же. Выпь, один раз.
***
“Выпь, один раз”, - повторял про себя Волчок, стараясь не думать о том, что будет, если что-то пойдет не так.
“А оно пойдет не так! - настойчиво лезло сомнение. - В самый неподходящий момент! Как тогда, на рынке”.
Волчок тряс головой, отгоняя страх и тошноту, но страх не отгонялся. Видение алтаря Хисса заслоняло свет, деревья казались колоннами храма, прошлогодние листья пахли кровью.
“Даже если пойдет так, на что ты-то надеешься? - продолжал здравый смысл. - Даже если алтарь минует, останется Лягушонок. Зря Угорь не принимает его в расчет. Но ты-то знаешь, чего он стоит”.
Волчок остановился. Поднял взгляд: высоко-высоко, сквозь редкие прорехи в кронах, мелькали голубые, с белым кружевом, юбки Светлой Сестры. Помолиться? Жаль, не поможет. Услышит лишь Хисс - все они принадлежат Темному, с тех пор как стали учениками Мастера Ткача. А Хисс никогда и никого не отпускает. И даже если Лягушонок не убьет до Испытаний, Угрю и Ласке понадобится жертва для бога - кто, как не Волчок?
“Почему, Светлая, ты оставила меня?”
Светлая молчала, только ветер шелестел кронами.
Хилл бие Кройце, Лягушонок
Ветер шелестел в кронах: беги, Лягушонок, беги!
Он бежал. Несся в зеленом полумраке леса, с одной мыслью: успеть! Что успеть, он не думал. Хилл вообще не понимал, что с ним творится - но с самого утра не находил себе места. Даже Черная Шера не смогла его отвлечь. Клайвер, промучившись полчаса с нерадивым учеником, велел ему пойти и завалить, наконец, ту девицу, из-за которой пальцы попадают мимо струн.
“Если будешь отвлекаться из-за каждой юбки, музыканта из тебя не выйдет. Вот твоя единственная возлюбленная, - кивнул Клайвер на гитару. - Нет на свете её прекрасней, её верней и её ревнивей. Девиц много, а музыка одна!”
Хилл кивал, но мыслями все равно был далеко и от Клайвера, и от девиц. Какие к троллям девицы, если мерещится смех Хисса? Хилл раз за разом гнал невнятные страхи, заставлял себя сидеть спокойно, прижимал непослушные острые струны, раня пальцы - Шера не собиралась так просто мириться с невниманием.
Высидел до полудня. Пять раз заливал подушечки пальцев заживляющим бальзамом, сжимал губы, пока бальзам делал свое дело, и снова брался за гитару. Клайвер время от времени заглядывал на жалобные стоны Шеры, качал головой и уходил. А в полдень…
В полдень Хилл понял, что нельзя медлить ни секунды. И все доводы рассудка, что Мастер мог продлить тренировку, дать Орису поручение, да просто брат мог повстречать по дороге сговорчивую милашку - всё заслонил смех Хисса и уверенность: с братом беда.
Бежать, скорее! Может, еще успеет…
Гитара обиженно зазвенела, брошенная на кровать. Скатываясь по лестнице, Хилл крикнул Сатифе:
- Не ждите к обеду.
Вылетел из лавки, не попрощавшись с Клайвером, и помчался к лесу.
Он бежал, вглядываясь в прохожих - вдруг брат уже здесь? Но среди чужих и знакомых лиц не попадалось единственного, родного. Меж бардов, поэтов, мимов и зевак на опушке Королевского парка мелькнули широкие плечи, коротко стриженные черные волосы…
- Орис? - позвал Хилл через головы горожан.
Но прежде, чем стриженый обернулся, Хилл уже понял: не тот.
Древние дубы насмешливо качнули кронами: беги!
Полуденный свет и гул сменились зеленым полумраком и тишиной. Густая трава опушки - утоптанной дорожкой. Хилл прислушивался к лесу, всматривался в редких встречных. Прохожие шарахались, но Хиллу не было дела до их удивления и страха. Хотелось заорать на весь лес: Орис, брат! Перед развилкой он на миг задумался: через водопад Вдовьих слез или мимо Баньши? Ноги сами понесли по нехоженой короткой дороге. Не успел он преодолеть и половины пути до расщепленного дерева, как неподалеку раздался тоскливый, пронзительный вопль.
Баньши? - окатило иррациональным страхом.
Выпь, - одернул себя Хилл.
Поздно, - оборвалось что-то внутри, оставив после себя глухую пустоту. - Теперь - точно поздно.
Не обращая внимания на тошноту и темноту в глазах, Хилл добежал до древнего дуба, расщепленного молнией. Остановился под ним: запах ненависти, примятая трава, свежесломанные ветки подлеска. Поискал кровь - не нашел. Подавил неуместную надежду: жив?! Напомнил себе о семидесяти двух способах убить без крови.
Следы. Запахи… Хилл искал ответ, но лес обманывал. Пах зверьем, пыльцой, лиственным соком и страхом, раздавленными жуками и ненавистью. И не пах смертью. Но Хилл видел следы. “Здесь были двое - говорили они. - Ждали, долго”.
Ждали, чтобы ударить в спину…
Орис бие Кройце, Свисток
…удар в спину, боль, темнота…
Бред и наваждение!