Гильза с личной запиской

«Племянничек» в танковом шлеме даже не подумал, чтобы ей помочь. Впрочем, Микулин об этом тоже не подумал… А это плохо – отвыкать он начал от людей и городских манер.

Дверь за спиной Микулина скрипнула, и раздался удивленный и одновременно отчего-то испуганный голос Анисимова:

– Господи, Настя! Ты-то откуда здесь взялась?

Девушка звонкими шлепками отряхнула себе руки. Фыркнула, словно лесная кошка.

– От меня, дорогой папочка, прятаться не стоит, бесполезно это – все равно найду.

– Да я уж вижу.

– Иди сюда, я тебя расцелую, – лицо Настино украсилось сияющей улыбкой. От девушки исходило такое тепло, что странно было, как это не начал таять снег и шумными ручьями сгребаться в Амур.

– Лучше ты иди сюда, – проговорил Анисимов и пояснил глуховатым, не теряющим опасливого удивления голосом: – Это дочь моя… Анастасия Анатольевна.

– Очень приятно, – несколько неуклюже поклонился девушке Микулин, заскрипел промороженными половицами крыльца.

– И что же привело тебя сюда? – спросил Анисимов, глянул поверх головы дочери в заснеженное, посверкивавшее дневной белью пространство, потом отвел взгляд в сторону.

– Дело, папочка, дело!

Анисимов будто от электрического тока, обжегшего его, передернул плечами, деловые наклонности, столь сильно развитые у дочери, он не поощрял.

– Что за дело?

– Ты пригласи меня в избу, не стесняйся. – Микулина, стоявшего на крыльце, она не замечала – ну будто его не было совсем. – Я пробуду недолго.

– Проходи! – голосом, в котором неожиданно возникли сиплые нотки, пригласил отец.

В доме Настя поводила носом из стороны в сторону, сморщилась, словно бы уловила какой-то неприятный запах, перед тем, как опуститься на табуретку, выдернула из шубки надушенный платок и вытерла им верх табуретки, само сиденье.

«Ничуть дочь не изменилась, ни на грамм буквально, – Анисимов ощутил горечь, внезапно возникшую во рту, покачал головой укоризненно, – и вряд ли уже когда изменится».

– Давай, дочь, выкладывай свое дело.

– Отец, ты уехал, поселился во-он где – под боком у японского микадо, а мы остались в нашем родном городе… До тебя почти тысяча километров. А квартира-то, квартирка…

– Я все понял, – вмешался Анисимов в речь своей дочери, – давай бумагу, я все подпишу…

– Ты большой молодец у меня, папик, – обрадованно воскликнула дочь, – до чего же я тебя люблю, ты не представляешь…

– Представляю, – сухим тоном произнес Анисимов, – на этот счет я не обманываюсь совершенно. С нотариусом проблем не будет?

– Не будет, – прежним радостным голосом проговорила дочь, – с ним уже все решено. И заплачено. – Настя вытащила из сумки прозрачную папку, из папки извлекла стопку бумаги с компьютерным текстом, стремительным движением руки прошлась по тексту, словно бы диковинным сенсорным способом прочитала, что там изложено, и кинула стопку на стол. – Подписывай! – жестким командирским тоном велела она. – Держать такси слишком долго я не могу.

– Этот танк с расхлябанными гусеницами – такси? – не смог скрыть удивления Анисимов, брови у него поползли на лоб.

– Я могу и железнодорожный эшелон нанять, – хмыкнув, отчеканила дочь, – только электровоз около ваших домов почему-то не останавливается, – она снова хмыкнула.

Анисимов расправил бумаги на столе, водрузил на нос старенькие, купленные еще в институтскую пору, но очень хорошие очки, вскинул правую руку и помял пальцами воздух, будто хотел сорвать с ветки кисть сладкой черемухи.

– Ребята, дайте кто-нибудь ручку, – попросил он, сморщился словно бы от досады: надо же, в нужный момент в кармане не оказалось ручки…

– Не надо, ручка есть, – взрезал пространство звонкий Настин голос.

Анисимов опять сморщился, словно бы внутри у него возникла боль, и он не успел быстро справиться с нею, втянул сквозь зубы в себя воздух и, отрицательно качнув головой, проговорил ровно и очень спокойно:

– Мы тоже небедные, Настя, – Анисимов снова выразительно помял пальцами воздух.

Через три минуты вся стопка бумаг была подписана, – Анисимов даже читать не стал, он знал содержание пакета без всякого знакомства, потому и отнесся к нему, как к макулатуре. Настя удивилась этому, выпятила нижнюю губу:

– Ты чего, даже читать не будешь?

– Не буду.

– И чего так? Извини, конечно…

– Я знаю, что там написано.

– Ну, знаешь так знаешь. Как хочешь…

– Не держи своего таксиста, а то у него от нетерпения скоро мотор заглохнут. Или, не дай бог, по дороге гусеница соскочит.

– Не иронизируй, папик, тебе это не идет.

– А я и не иронизирую. – Анисимов хлопнул ладонями по столу. – Тебе же хорошо известно, кого современные задастые телки зовут папиками?

– Конечно, известно.

– Так вот, я не из тех папиков, я из других.

Настя фыркнула, хотела что-то сказать, но сдержала себя, махнула на Анисимова рукой, как на приговоренного к высшей мере, и хлопнула дверью.

Задребезжал, заскулил, заохал мотор «атээлки», в воздух взлетел кудрявый черный столб дыма, в доме, в окнах жалобно задзенькали стекла, и «такси», управляемое драйвером в старом брезентовом шлеме, неторопливо сдвинулось с места.