Гимн шпане

Мари-Пьер направилась в сторону туалетов, а я вышел, чтобы немного размяться, и нарочито повернулся спиной к юному цинику, стояла жара, пахло разнотравьем, шоссе тянулось насколько хватало глаз, все машины были доверху нагружены, с чемоданами и велосипедами на крыше, уставшие путешественники устраивали пикники на обочине, — да, это был сезон отпусков, и меня вдруг охватила грусть. Грусть и горечь. Я все, можем ехать, крикнула Мари-Пьер, однако наш попутчик исчез, его не было ни рядом с машиной, ни в туалете, мы внимательно осмотрели все вокруг стоянки, но его и след простыл; Мари-Пьер хотела, чтобы мы его дождались, ерунда какая-то, не мог же он испариться, но я включил зажигание, по коням, говорю, не торчать же здесь целый день, и когда мы тронулись, у меня словно гора с плеч свалилась — чао, дружок, счастливого пути! Я поехал с максимально возможной в этой давке скоростью, не прошло и часа, как мы въезжали в Бордо, там пробка превратилась в бедствие, машины стояли от самого моста, но мне было плевать, я боялся одного — что этот кошмар возобновится, однако, прислушавшись к себе, решил, что все нормально, никаких чертиков из коробочки; мы битый час потели на солнцепеке, вдыхая выхлопы, Мари-Пьер взмокла и жаловалась, что больше так не может; как бы то ни было, а он забавный парнишка, сказала она, имея в виду нашего попутчика, и тут вскрикнула, смотри, он книжку, забыл, я говорю, какую книжку, не было никакой книжки, но она держала в руках «Даму»: видишь, значит, он не собирался убегать, она хотела что-то добавить, но я затормозил, выхватил у нее из рук книжку и вышвырнул в окно, и вдруг меня охватило жуткое ощущение, будто я — та умирающая старуха из моего дома у вокзала, я буквально проживал ее боль и страх в момент, когда мы с Жилем постучали ей в дверь и убежали, она долго-долго лежала в своей квартире парализованная, но в сознании, у меня внутри прокрутилась вся ее жизнь, маленькая, неприметная, в которой было не много радостей, я чувствовал ее запах и даже вкус во рту, вялый вкус старости… я едва успел высунуться в окно — меня вырвало, в глазах Мари-Пьер сквозил неподдельный ужас, господи, что с тобой, ты заболел, спросила она, протягивая мне платок, и, вытирая лицо, я с трудом проговорил: ты что, не заметила, он же чокнутый, сумасшедший, может, даже маньяк-убийца, в любом случае опасный тип, — в ее взгляде отражалось недоверие и в то же время страшное беспокойство, — ладно, все нормально, успокоил ее я, просто съел сегодня что-то не то, клянусь, у меня не поехала крыша, понимаешь, со мной происходит что-то странное, я не могу тебе объяснить, хотя уже давно пытаюсь выяснить, в чем дело.