Гимн шпане

Бруно с Патрисией выделили нам кушетку в гостиной, а сами спали у себя на двух сдвинутых кроватях, квартира была маловата, но с учетом террасы для недельного отдыха места более чем достаточно, и все же пребывание четырех человек в голом виде на ограниченном пространстве поневоле повышало интимность обстановки, ночью мы слышали все, что у них происходило, а порой и стоны соседей, доносившиеся в открытое окно, — вопли обеих парочек создавали прямо стереоэффект, о-ооо, у-уух, неслось со всех этажей, — а у Мари-Пьер были месячные, впрочем, я не особенно страдал, зато Бруно, похоже, за меня переживал, и как-то утром, когда мы валялись на пляже вдвоем, он спросил: слушай, вы что, вообще не трахаетесь, никак, поссорились? — я ему все объяснил, н-да, сказал он, фигово, для нас с Патрисией месячные не помеха, а я ответил, что мне в эти дни трахаться как-то неприятно, короче, мы стали взахлеб обсасывать эту тему, в чем, в чем, а в сексе он был большой спец и мог говорить часами, Бруно был абсолютно уверен, что я только об этом и думаю, да еще мы трахаемся под боком, посочувствовал он, у тебя небось крыша едет, — казалось, его всерьез огорчает такое положение вещей, — хочешь сегодня переспать с Патрисией, я все организую? Что-что, повтори-ка, я не ослышался? Нет, он имел в виду именно это: пусть Патрисия тебя утешит, представляю, как ты измучился, так и свихнуться недолго, если ничего не предпринять, — я был просто в шоке. И тебе все равно, что я поимею твою подругу? А он говорит непринужденным тоном, как само собой разумеющееся: конечно, к тому же вы с ней уже трахались, и никто из нас не умер. Наступила долгая пауза, за темными очками я не видел его глаз, странно бывает открыть человека, о котором давно уже составил четкое, но, как оказалось, ложное мнение, с совершенно новой стороны: для меня Бруно был славный малый, этакий маменькин сынок, немного себе на уме, хотя, конечно, далеко не дурачок, но я привык думать, что по сравнению со мной он полный ноль, поэтому после его признания почувствовал себя обезоруженным, даже виноватым, как мальчишка, пойманный с поличным.

— Она тебе рассказала?

— Конечно.

Он улыбнулся: если бы каждый раз, как Патрисия сходит налево, я переживал, давно бы слетел с катушек. Я промолчал, и он продолжил: мы находимся в особенном месте, здесь случаются самые невероятные вещи.

— В каком плане? — спросил я, все еще чувствуя неловкость.

В стеклах его очков отражалась девушка, которая безуспешно пыталась овладеть доской для виндсерфинга, — несмотря на все усилия, она заваливалась назад и падала в воду, волосы у нее на лобке росли так густо, что походили на лесные кущи, чего ж ты не бреешься, брезгливо подумал я.

— В плане траха.