Читаем Гиперборейская чума полностью

Гиперборейская чума

— Гуси топчут, — сказал Терешков, разом мстя за многие обидные насмешки. — А кони кроют.

Но Марков, наверное, не понял, что ему отомстили.

Они приподнялись, кряхтя. Клетка стояла косо, но все же как надо — то есть на днище. Непослушными пальцами Терешков отстегнул ремень. Выпрямился. Встал.

Все еще покачивало. Как в лодке.

— Как ты думаешь — получилось? — спросил Марков робко.

Марков! — робко!

— Если бы не получилось, то разве мы были бы сейчас одни? Все сбежались бы, чтобы нас осмотреть и успокоить.

— Верно:

— Командуй, командир, — сказал Терешков. — Выходим ли мы на грунт сразу — или же когда рассеется окружающий нас туман?

— Не знаю, как ты, — сказал Марков, — а я чувствую прежде всего легкий голод и несусветную жажду.

— А вот что интересно, — сказал Терешков. — Если мы съедим что-то здешнее, оно из нас вывалится при нашем возвращении — или останется в животе?

— И это тоже мы должны будем проверить. А пока — где наши хлеб и мясо для первой закуски? Потому что без грубых физических сил мы не будем способны к работе.

— А как оно будет вываливаться?

— Не заставляй читать тебе лекцию о телесном устройстве организма.

— Ладно. Вот наше мясо, соленые огурцы, хлеб. Бутыль с клюквенным морсом. Но я чувствую, что не проглочу ни крошки. Пока не узнаю, где мы.

Марков молча взял провиант, развернул вощеную бумагу, расстелил розовое тонкое мясо на хлеб, сверху уложил помятые ломтики огурца. Впился зубами.

И — со странностью в глазах отстранился.

Потянулся к морсу. Глотнул очень осторожно, растирая языком по небу.

— Попробуй-ка, — протянул Терешкову надъеденный бутерброд и надпитую бутылку.

Морщась, Терешков куснул. Глотнул. И еда, и питье вкуса не имели вовсе.

— Странно:

— Знаешь, Терешков, а ведь это значит, что — что-то произошло! Наверное, удалось! Наверное, мы действительно в будущем:

Терешков вдруг почувствовал, что у него затряслись руки. Он завернул недоеденный бутерброд в бумагу и сунул его в карман. Потом — потянулся к барашкам, запирающим дверь.

Марков молчал.

Терешков откинул решетку и, не останавливая движения тела, спрыгнул на землю.

Земля была рыхлая и мягкая. Из нее часто-часто торчали пучки круглых листьев.

Клетка стояла на картофельном поле, и картошка уже давно взошла!

Июнь!

— Командир, — Терешков выпрямился. — Удалось. Удалось!

Мы — там.

А через несколько секунд где-то совсем рядом заголосили птицы:

Рассвет застал испытателей за необходимым делом: установкой клетки на колеса. Нежелательно, чтобы посторонний взгляд коснулся секретнейшей из машин. К счастью, маленькая, но густая рощица стояла неподалеку.

Оставив пока на поле тяжелые мотоциклетки, Марков и Терешков уперлись руками в прутья, ногами взрыли мягкую землю — и покатили-покатили-покатили клетку к роще! Клетка бежала легко, без мотоциклеток весу в ней почти и не осталось — ну пять пудов, разве что. Ну шесть.

В роще, такой чистенькой и нарядной снаружи, было все замусорено. Валялись большие ржавые банки, витки проволоки, детали каких-то машин. С клетки снова сняли колеса, Марков затянул и законтрил временной тормоз, отключил батарею. Машина времени теперь стала просто мертвым железом. Забрали баулы и заплечные мешки, и Терешков запер дверь на секретный стальной замок.

Испытатели переглянулись. Каждый мысленно проверял другого: не забылось ли чего. Но нет, ничего не забылось.

— Газета, — вдруг тихо вскрикнул Марков. — Видишь?

Под кустом лежал серый клок бумаги с крошечными буквами. По нему прошлись дожди.

Терешков присел рядом с бумагой, осторожно, двумя пальцами, попытался приподнять листок. Тот расползся.

— Нет, это не газета, командир. Или просто очень старая.

— Или они тут бумагу разучились делать:

Терешков обтер пальцы о листья, встал.

— Поедем, командир?

— Поедем: Терешков, ты себя нормально чувствуешь?

— Вроде бы.

— А я — будто свекольного самогону глотнул:

— Так я и говорю — нормально.