Гиперион

В горе отец — уже не отец! — повторяет: «Икар мой!
Где ты, Икар? — говорит, — в каком я найду тебя крае?»
Все повторял он: «Икар!» — но перья увидел на водах,
Проклял искусство свое, погребенью сыновнее тело
Предал, и оный предел сохранил погребенного имя.

(Здесь и далее перевод С. Шервинского; стихи 231—235.)

Катастрофа Фаэтона была одновременно катаклизмом вселенского масштаба; не справившись с конями отца своего Феба, он не только погиб, но и сжег землю.

...Города с крепостями великие гибнут
Вместе с народами их, обращают в пепел пожары
Целые страны. Леса огнем полыхают и горы...

(Стихи 214—216)

И дальше читаем мы знакомые по «Гипериону» названия: Тмол с Афоном, «дотоль ключами обильная Ида», «Дев приют — Геликон», «И двухголовый Парнас и Кинт», Киферон, Осса, Олимп. Горят и реки: Алфей и Эврот, Меандр и Каистр. Гибнет земля. И тогда сам отец посылает молнию на сына — «и вмиг у него колесницу и душу / Отнял зараз, укротив неистовым пламенем пламя» (стихи 312—313).

По-видимому, для Гёльдерлина в серии личных поражений одним из тяжелейших было разочарование в Шиллере, который, как известно, не принял не только путей и методов Французской революции, но самую ее суть. Эпоха Вальтерсхаузена — Йены оказалась самой бесплодной в творчестве Гёльдерлина, и не случайно он отбросил почти все написанное в этот период. Не менее, а скорее даже более глубоким было переживание всего хода Французской революции, имевшей внешний выход в войне с коалицией, начавшейся под лозунгом «Война дворцам — мир хижинам!»[407], войне, которую «все считали справедливой, оборонительной, и она была на деле таковой» [408], и которая превратилась в захватническую и антинародную. «Трагично то, — писал Энгельс в письме В. Адлеру от 4 декабря 1889 г., — что партия войны на смерть, войны за освобождение народов оказалась права и республика победила всю Европу, но только уже после того, как сама эта партия давно была обезглавлена; и вместо пропагандистской войны наступил Базельский мир и буржуазная оргия Директории»[409]. Отчаяние по поводу крушения идеалов революции во Франции усугублялось тем, что поэт видел у себя дома; его знаменитая обличительная речь против немцев в конце «Гипериона» могла быть произнесена только немцем, человеком, изнутри наблюдающим и болеющим за все происходящее: «Это жестокие слова, но я все же произношу их, потому что это правда: я не могу представить себе народ более разобщенный, чем немцы. Ты видишь ремесленников, но не людей; мыслителей, но не людей... господ и слуг, юнцов и степенных мужей, но не людей; разве это не похоже на поле битвы, где руки, ноги и все части тела, искромсанные, лежат вперемешку, а пролитая живая кровь уходит в песок?». «Гёльдерлин в «Гиперионе». — Вот мотто моего настроения, и, к сожалению, оно не ново», — писал Арнольд Руге Карлу Марксу в марте 1843 г. [410] Руге мог бы процитировать Руссо, сказавшего то же самое о французах (!) в «Речах о науках и искусствах» (см. примеч. 32 на с. 664), но он, по-видимому, этого не знал.

Ранней весной 1800 г. Гёльдерлин сделал набросок, который можно прочесть как вполне законченное произведение. И даже пробелы, оставленные на листе, не мешают, а скорее помогают пониманию. Это набросок № 16 (SWuB. Bd. I. S. 463). Заголовок сначала гласил: «Новейшие судьи». Перечеркнув его, Гёльдерлин исправил:

ВО ВРЕМЕНА СОКРАТА

¹ Некогда правил Бог.
⁴ Цари.
⁶ Мудрецы.
⁹ кто правит днесь?
¹² Правит единый
¹³ народ? святая община?
¹⁴ Нет! о нет! так кто ж правит днесь?
¹⁵ племя гадюк! подлых и лживых
¹⁶ честного слова нет боле
¹⁷ На губах
¹⁸ О, во имя
¹⁹ зову я
²⁰ Тебя, старый демон! сойди
²² Или пошли
²³ Героя
²⁵ Или
²⁶ мудрость.

Слова начиная от «племя гадюк» и до конца он отчеркнул и написал: Nachwelt. Потомки, грядущие поколения. Буквально: Мир после нас.

Это грозное обличение должно бы, кажется, отучить любителей изящного воспевать «неземную абстрактность» творчества Гёльдерлина. За его небесными построениями всегда прочитывается реальная, земная жизнь, которую он воспринимал тем более остро, что видел ее в философской и космической перспективе. Он никогда не парил в облаках — он врастал в них своей вершиной, как горный дуб, и не случайны его слова в стихотворении «Дубы»: